Мозг Кеннеди
Шрифт:
— Почти. Периодически у меня в кармане лежал диппаспорт. Я работал за границей, но в СИДА [9] .
— Я только что вернулась из Африки. Из Мозамбика.
— Там я никогда не бывал. Некоторое время был в Аддис-Абебе, потом в Найроби. В Эфиопии руководил сельскохозяйственной помощью, а в Кении — всей организацией помощи. Сейчас возглавляю отдел на Свеавеген, здесь, в Стокгольме. А ты стала археологом?
— В Греции. Ты в СИДА не встречался с человеком по имени Ларс Хоканссон?
9
Шведское
— Я сталкивался с ним, мельком разговаривал. Но всерьез наши пути никогда не пересекались. Почему ты спрашиваешь?
— Он работает в Мапуту. Для Министерства здравоохранения.
— Надеюсь, приличный человек.
— По правде говоря, мне он не понравился.
— Слава Богу, я не назвал его своим лучшим другом.
— Можно спросить тебя кое о чем? О нем ходят какие-нибудь слухи? Какое впечатление сложилось о нем у людей? Мне надо знать, потому что он был в приятельских отношениях с моим сыном. Вообще-то мне неловко тебя об этом спрашивать.
— Посмотрим, что я смогу раскопать. Конечно, не упоминая, кто этим интересуется.
— А вообще жизнь оправдала твои ожидания?
— Едва ли. Да разве такое бывает? Я перезвоню, когда что-нибудь выясню.
Два дня спустя, когда Луиза перелистывала один из старых учебников по археологии, раздался телефонный звонок.
Каждый раз, когда звонил телефон, она надеялась, что это Арон. Но это снова был Ян Лагергрен.
— Интуиция, похоже, тебя не подвела. Я поговорил кое с кем, кто обычно отличает злобные оговоры и зависть от истинного положения дел. У Ларса Хоканссона, судя по всему, друзей немного. Его считают высокомерным, заносчивым. Никто не отрицает, что он малый способный и прекрасно справляется со своими задачами. Но руки у него, похоже, чистотой не блещут.
— Что он натворил?
— По слухам, пользуясь дипломатическим иммунитетом, он контрабандой вывез на родину немало шкур диких животных и рептилий, которые находятся на грани вымирания и потому охота на них и вывоз запрещены. Однако людям, не имеющим понятия о совести, это может принести значительные доходы. Причем без большого труда. Кожа питона весит не так уж много. Другие слухи насчет господина Хоканссона касаются незаконных сделок с автомобилями. Но самое важное все-таки, что он владеет усадьбой в Сёдерманланде, которая ему вообще-то не по карману. «Господская усадьба» — название весьма точное. Подытоживая сказанное, я бы охарактеризовал Ларса Хоканссона как способного человека с ледяной душой, который никогда не упустит своей выгоды. Но в этом он вряд ли одинок.
— Ты еще чего-нибудь обнаружил?
— По-твоему, этого недостаточно? Ларс Хоканссон, безусловно, проходимец, который ловит рыбку в мутной воде. Но он ловкий артист. И ни разу еще не падал с проволоки, на которой балансирует.
— Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Кристиан Холлоуэй?
— Он тоже работает в СИДА?
— Он организовал частные деревенские больницы для больных СПИДом.
— Это заслуживает уважения. Не помню, чтобы мне попадалось его имя.
— Оно никогда не всплывало в связи с Ларсом Хоканссоном? Мне кажется, Хоканссон каким-то образом работал на этого человека.
— Я запомню это имя. Если что-нибудь узнаю, позвоню. Запиши мой телефон. С нетерпением жду, когда ты расскажешь, почему так интересуешься Ларсом Хоканссоном.
Луиза записала номер Яна на обложке учебника.
Еще один глиняный черепок она выкопала из сухой африканской земли. Ларс Хоканссон, хладнокровный человек, готовый почти на все. Она добавила черепок к другим и почувствовала всю тяжесть своей усталости.
Темнота наступала все раньше и в ней самой, и снаружи.
Но в иные дни силы возвращались, и ей удавалось сдерживать уныние. Тогда она символически выкладывала кусочки мозаики на старом столе и пыталась по-новому истолковать знаки, которые могли бы преобразить их в некогда красивую урну. Артур на цыпочках ходил вокруг нее с трубкой во рту, регулярно подавал ей кофе. Она начала сортировать осколки на периферии и в центре. В центре урны находилась Африка.
Существовал также и географический центр — город Шаи-Шаи. В Интернете она нашла сведения о сильнейшем наводнении, случившемся в городе несколько лет назад. Фотографии маленькой девочки разошлись по всему миру. Малышка прославилась тем, что родилась в кроне дерева, куда ее мать залезла, спасаясь от прибывающей воды.
Но Луизины осколки не несли в себе ни рождения, ни жизни. Они были темные и говорили о смерти, о СПИДе, о докторе Леванском и его экспериментах в Бельгийском Конго. Каждый раз, представляя себе привязанных кричащих обезьян, она вздрагивала.
Ее словно донимал пронизывающий холод, который постоянно был рядом. Как бы отнесся к этому Хенрик? Тоже чувствовал бы холод? Может, он покончил с собой, не выдержав сознания, что с людьми обращаются как с обезьянами?
Она опять начала сначала, опять разбросала осколки и попыталась разглядеть, что перед нею.
Осень подошла к концу, зима вступила в свои права.
В четверг 16 декабря было ясно и холодно. Луиза проснулась рано — Артур расчищал дорогу к гаражу. И тут зазвонил телефон. Подняв трубку, она сперва не поняла, кто это. В трубке трещало, звонили, очевидно, издалека. Может, это Арон, сидящий среди своих красных попугаев в Австралии?
Потом она узнала голос Лусинды, слабый, напряженный:
— Я больна. Я умираю.
— Что я могу для тебя сделать?
— Приезжай.
Голос Лусинды был едва слышен. Луизе казалось, будто она теряет ее.
— Мне кажется, теперь я это вижу. То, что обнаружил Хенрик. Приезжай, пока не поздно.
Связь прервалась. Луиза села в постели. Артур продолжал разгребать снег. А она будто окаменела.
В субботу 18 декабря Артур отвез Луизу в Арланду. Утром 19 декабря она сошла с самолета в Мапуту. Жара ударила в лицо раскаленным кулаком.
21
До дома Лусинды Луиза добралась на такси, шофер не говорил по-английски. Когда она наконец нашла дом, Лусинды там не было. Ее мать, увидев Луизу, разрыдалась. Луиза решила, что, несмотря ни на что, приехала слишком поздно. Одна из сестер Лусинды сказала на странном, но все-таки понятном английском: