Мозговик. Жилец(Романы ужасов)
Шрифт:
В это время свои показания давала Шарлотта Гарнер. Стаунтон слушал со все возраставшим изумлением. Прежде всего он был поражен спокойствием и бесстрашием девушки, которая с подкупающей откровенностью рассказала всю правду о своих отношениях с тем юношей, Томми Хоффманом, так же, как и все обстоятельства исчезновения Томми, когда она заметила рядом с собой только его одежду. Когда она рассказала о своем ожидании, попытках найти Томми и о своем возвращении домой, коронер намеревался отпустить Шарлотту, но тут она заявила, что хочет добавить еще одну вещь и рассказала про
Коронер дал девушке высказаться до конца, затем долго разговаривал с судьей, разъясняя симптомы гидрофобии и указывая на ее сравнительно большой инкубационный период — согласно этим данным, укус мыши не мог столь быстро и трагично подействовать на Томми. Кроме того, заметил он, даже если мышь была заразной, что, кстати, могло бы объяснить ее странное поведение, это не меняло дело, поскольку никаких укусов на руках и теле Томми обнаружено не было. Имеются царапины на ногах, но они были, по всей вероятности, получены в тот момент, когда Томми босиком бежал по лесу: ни одна из этих маленьких царапин не походила на укус.
Затем свои показания дали Гус Хоффман и Джед Гарнер. Их истории были идентичными, поскольку они все время находились вместе.
Стаунтон внимательно выслушал их показания, особенно когда был упомянут пес Бак — тот, что прошлой ночью шел по следу Томми, а сегодня привел их к пещере в лесу. Последним был опрошен шериф, рассказавший о том, как после сообщения о случившемся он был в лесу и выносил с остальными тело Томми.
Судья вышел в соседнюю комнату, но вернулся почти сразу же с готовым вердиктом — самоубийство на почве временного помешательства. Присутствующие стали расходиться.
Стаунтон направился к мужчине, которого называли Гусом Хоффманом, но тот вышел в соседнюю комнату морга, по всей вероятности, чтобы договориться насчет похорон. Туда же вышли и Гарнер с дочерью.
Тогда профессор остановил шерифа, высокого крупного мужчину, представился ему и рассказал о происшествии с собакой.
— Может быть, и к лучшему, шериф, — сказал он, — что я разговариваю по этому поводу с вами, а не с самим мистером Хоффманом, на которого вчера обрушилось это ужасное несчастье. Может быть, не стоит сразу же сообщать ему, что собака тоже погибла. Пусть думает, что пес сбежал или потерялся, и постепенно свыкнется с мыслью, что тот не вернется. Как вы думаете?
Шериф почесал затылок.
— Ну, не знаю, — в нерешительности произнес он.
— А что, если мы поступим так, — сказал профессор. — Чтобы дать вам время все это обдумать, а мне — задать вам пару вопросов относительно этого странного самоубийства, которое столь заинтересовало меня, может быть, мы пройдем в бар напротив и выпьем по рюмочке?
— Что ж, на рюмочку у меня найдется время. Я должен еще уладить здесь кое-какие мелочи, так что подождите, а я присоединюсь к вам через десять минут.
В баре Стаунтон заказал себе пиво, набил трубку и закурил. Прохладное пиво было очень приятным, и профессор
— Пиво выглядит совсем неплохо, — сказал шериф и, повернувшись к стойке, крикнул: — Эй, Хэнк, принеси нам пару кружек. Больших.
Затем он сказал, обращаясь к профессору:
— Я тут поразмыслил и решил, что вы правы относительно случая с Баком. Не стоит ошарашивать Гуса новостью насчет собаки. Ему и так несладко. Кстати, вы оставили собаку на дороге? Там он может ее увидеть или ее может увидеть кто-нибудь другой, а потом позвонит ему.
Профессор отрицательно помотал головой.
— Она лежит в моем фургоне, завернутая в брезент. Я похороню ее, когда доберусь до дома.
Профессор снова закурил трубку.
— Я ужасно сожалею о том, что произошло, но вовремя остановить машину было совершено немыслимо. Пес прыгнул прямо под колеса неизвестно откуда. У меня не было возможности даже притронуться к тормозам.
— Странно, — задумался шериф. — Бак всегда боялся машин и убегал в поле, едва заслышав шум мотора. Боязнь машин у него была, как бывает боязнь выстрелов у других собак.
Стаунтон уставился на шерифа, широко раскрыв глаза.
— Боже праведный, шериф! Он, наверное, обезумел, раз бежал так, будто оглох и ослеп. А у вас тут бывали случаи бешенства?
— Да нет, вот уже пару лет как не было. А пожалуй, и больше.
Шериф, похоже, не заинтересовался предположением профессора.
Стаунтон смотрел на его полное круглое лицо и прикидывал, не глуп ли он, этот шериф. «По всей видимости, нет, — решил он наконец, — умственные способности нормальные, но вот с воображением слабовато. Он пропустил мимо ушей сообщения о странном поведении полевой мыши и собаки, отбросив как несущественные, и полностью сосредоточился на поступке Томми. Да, это было, конечно, очень странно, но, в конце концов, парень внезапно сошел с ума, а безумцы совершают безумные поступки. Так, по всей видимости, рассуждал шериф, и почти наверняка так рассуждали все присутствовавшие на дознании».
— Послушайте, шериф. Я немного опоздал к началу дознания; не слышал медицинского свидетельства. Было ли вскрытие?
— Вскрытие? Нет, а зачем оно? Нет никаких сомнений, что он покончил с собой, разрезав вены. Больше никаких отметин на теле нет, кроме маленьких царапин на ногах, да еще ступни у него порезаны и кровоточат.
Стаунтон открыл рот и тут же снова закрыл его.
Шериф спросил:
— Я все пытаюсь сообразить, где вы живете. Это, наверное, тот дом милях в десяти отсюда, в самом конце дороги?
— Точно, — ответил профессор, — «У старика Бартона» — так называют это место. Раньше там была ферма, но теперь все заросло и запущено. Мой приятель из Бостона купил этот участок и дом для летнего отдыха. Этим летом он не смог выбраться сюда и предложил мне воспользоваться домом.
— Да-да, помню, тот парень, кажется, Хастингс. Несколько раз видел его здесь в летнее время. Вы с женой отдыхаете или в одиночестве?
— Я один. Холостяк. Я вообще люблю одиночество. Когда занимаешься преподаванием…