Можайский — 1: начало
Шрифт:
Наконец, Константин Николаевич вновь заговорил:
— Нет, это никак не совпадение. Все случаи — как под копирку. Ваше мнение?
— Яд.
— Согласен. И не просто яд, а судорожный. Стрихнин, например.
Михаил Георгиевич, в круг предположений которого стрихнин тоже входил, покачал головой и возразил:
— С одной стороны, вроде бы очень подходит: стремительное развитие окоченения, отсутствие ярко выраженной посмертной картины. Но с другой… Мы вот что имеем, если основываться еще и на полицейских отчетах…
— Как! Еще и полицейские отчеты имеются?
Восклицание Константина Николаевича
— Имеются, Константин Николаевич, еще как имеются. Позор на мою голову, но я не сам обнаружил всю эту последовательность смертей. В сущности, мне ее преподнесли на блюдечке. И…
— Можайский, полагаю?
Нарвский врач немного истерично хохотнул, перебив Михаила Георгиевича. Похоже, в его глазах «наш князь» если и снискал популярность, то весьма специфическую, далекую от восторженного поклонения. И это было действительно так: если бы кто-то прямо спросил Константина Николаевича, что именно он думает о князе Можайском, то Константин Николаевич ответил бы примерно так — «Вы можете смеяться, господа, но меня этот вестник злодейств откровенно пугает!»
— Кто же еще?
Михаил Георгиевич, знавший о предубеждении коллеги насчет Юрия Михайловича, тоже хохотнул, но скорее весело, чем истерично. В отличие от Константина Николаевича, Михаил Георгиевич Можайского любил. На его собственный взгляд, в столице не было лучшего полицейского и товарища по службе, хотя в глаза и прямо он бы это вряд ли когда-нибудь произнес. Все-таки врач, тем более — полицейский врач, должен быть человеком если и не бесстрастным, то непредвзятым. Любые личностные предпочтения для врача — дорога к деградации профессионализма.
— Понятно. — Константин Николаевич вздохнул. — И как это я сразу не догадался? Если вырисовывается какая-нибудь жуть, как же тут без Можайского? Ну — выкладывайте подробности.
Михаил Георгиевич подробности выложил. Он не видел никакого смысла в сокрытии чего-либо от коллеги. Даже наоборот: желая и сам получить как можно более взвешенное мнение, Михаил Георгиевич справедливо предположил, что только полная откровенность может этому поспособствовать.
Константин Николаевич выслушал всё с большим вниманием, лишь два-три раза перебив Михаила Георгиевича уточняющими вопросами. И — когда «доклад» завершился — предложил:
— Вот что. Положеньице, прямо скажем, аховое. Давайте сделаем так: вы — уж будьте так добры, Михаил Георгиевич — сейчас поставите в известность о происходящем всех наших, а где-нибудь через… час? Полтора?
— Полтора будет лучше. — Михаил Георгиевич понял идею с полуслова.
— Хорошо: полтора, так полтора. Значит, через полтора часа встречаемся все вместе. Где, как вы думаете, будет лучше?
— Как насчет «Якоря»? Это неподалеку от участка Можайского, владелец — человек свойский. И если что, всё и вся — поблизости.
— Стало быть, «Якорь». Через полтора часа.
Константин Николаевич отсоединился.
Михаил Георгиевич тоже повесил трубку на рычаг аппарата. На минуту-другую он о чем-то задумался и вдруг хлопнул себя по лбу: «Ах, черт побери! Ведь Гесс еще должен явиться… ну, да ладно: оставлю ему записку. Пусть тоже в «Якорь» приходит».
Михаилу Георгиевичу
Итак, Михаил Георгиевич, ничуть не сомневаясь в том, что все его без исключения коллеги на призыв откликнутся — как же тут было не откликнуться: при таких-то ошеломляющих известиях? — снова снял трубку с рычага и начал последовательно обзванивать одного полицейского врача за другим. С какими-то из них его соединяли сразу. Других приходилось беспокоить на их квартирах. До двух дозвониться не удалось вообще: оба находились на вызовах. Хотя и не надеясь на своевременность передачи, Михаил Георгиевич оставил для них сообщения и посмотрел на часы: до назначенного времени было еще прилично. Как раз на неспешную пешую прогулку от полицейского дома до «Якоря».
«А почему бы и не прогуляться?»
Михаил Георгиевич снял халат, облачился в пальто, погасил керосиновую лампу — в кабинете тут же стало серым-серо в свете мартовского утра — и вышел.
38
Чулицкому — по должности и ответственность — выпала, как он полагал, самая неприятная часть намеченного на совещании у Можайского плана действий: аресты. Побывав сначала у себя и приведя себя в относительно божеский вид («Пить надо меньше!»), он, явившись на Офицерскую и наскоро дав указания чиновникам для поручений, отправился и сам по одному из адресов, прихватив с собою двух полицейских надзирателей. О том, что всё или, по крайней мере, многое уже пошло или вот-вот готово было пойти наперекосяк, он и не подозревал: откуда?
Указанный в адресе доходный дом — вполне респектабельный, но из недорогих — находился в самой глубине Васильевского острова, так что путь проделать пришлось изрядный. Самое обидное (уставшие люди становятся ворчливыми, а Чулицкий после бессонной ночи и слишком уж непомерно выпитого чувствовал себя очень уставшим) заключалось в том, что еще какой-то час назад он находился на Ваське и мог бы отправиться в адрес прямиком, сэкономив немало времени и сил. И только необходимость привести себя в порядок и переодеться в собственные вещи (читатель помнит, что после разыгравшейся в кабинете Можайского неприглядной сцены Чулицкому пришлось позаимствовать у Юрия Михайловича сорочку и сюртук) заставила его поехать на квартиру. Не будь такой необходимости, он мог бы по телефону связаться с Офицерской и, не являясь лично, передать необходимые инструкции.
В общем, Михаил Фролович был зол. Его скверное настроение стало причиной и того, что всю дорогу он без нужды цеплялся к надзирателям и кучеру, и того, что уже у дома он закатил грандиозный скандал тамошнему старшему дворнику, вся вина которого заключалась лишь в том, что он, дворник, не за пять, а за десять секунд открыл перегораживавшие арку ворота, и того, что, поднимаясь по лестнице, он выражал возмущение неприбранностью, хотя по совести пролеты сияли чистотой, и того, что, нажав на бутафорскую кнопку электрического звонка и обнаружив ее поддельность, заколотил кулаками в дверь так, что ее цельная доска едва не раскололась на части.