Можайский — 4: Чулицкий и другие
Шрифт:
«Ну…»
— Да или нет?
«Не могу я понять, ваше высокородие, — воскликнул тогда Кузьма, — что вы хотите?»
— Помочь тебе, дурень, что же еще! Ты ведь хочешь сохранить работу?
«Хочу!»
— Но тебя вышвырнут вон, если ты пойдешь и донесешь в участок о генерале и проживающей с ним даме?
«Увы! Это так».
— Ну, так не ходи и не доноси!
В полной уже растерянности Кузьма уселся на соседний табурет, глядя на меня осоловело и недоуменно:
«Да ведь вы сами, ваше высокородие, только что…»
—
Во взгляде Кузьмы появилось понимание:
«А!»
— Вот именно, — важно кивнул я, — начинай говорить!
Кузьма пожевал губами, собираясь с мыслями, а потом, как и следовало ожидать, заговорил:
«Вы ведь к соседу генеральскому пришли, в его дверь ломились! Зачем — ума не приложу, но и не моего ума это дело… значит, о нем подноготную выяснить хотите? Так ведь и говорить практически нечего! Пьяница он беспробудный, ваше высокородие, вот и вся его характеристика…»
— Ты зубы-то мне не заговаривай! — я наклонился к Кузьме и сжал его коленку. — Что пьяница, я и без тебя уже знаю. Подробности давай!
«Да какие же тут могут быть подробности?»
Я нехорошо нахмурился:
— Эй, Кузьма! А мне показалось, что мы договорились!
«Отпустите, ваше высокородие!» — я разжал пальцы, и Кузьма тут же принялся потирать колено. — «Вы неправильно меня поняли: рассказать-то я всё расскажу, но только в толк никак не возьму, что именно я должен рассказывать? Какие еще подробности? Пьет человек! Беспробудно! Какие, ей Богу, тут могут быть еще подробности?»
Я задумался: что за странное упорство? Или Кузьма и не упирается вовсе, а в самом деле не понимает, что от него хотят? Может, он просто глуп?
— Выпивку ему ты носишь? — начал я задавать вопросы, решив, что так окажется и быстрее, и проще.
«Я».
— Как часто?
«Каждый день».
— Один раз в день?
«По-всякому бывает».
— Два раза?
«Бывает, и три».
— Он что же, денег не сразу на всё дает?
«Он вообще их не дает».
— Как так? — удивился я.
«Просто».
— Уж не хочешь ли ты сказать, что поишь его за собственный счет?
«Никак нет, ваше высокородие: не хочу!»
— Но выпивку ему носишь?
«Так точно: ношу».
Я начал терять терпение:
— Издеваешься?
Кузьма перекрестился:
«Как можно, ваше высокородие!»
— Так что же ты мелешь!
«Да всё как есть говорю!»
Я решил зайти с другого конца:
— Где ты берешь бутылки?
«В Эрмитаже [10] у Алексея Никитича».
— Он их тебе за так отдает?
«Помилуйте, ваше высокородие! У Алексея Никитича снегу зимой не выпросишь!»
— Стало быть, ты их покупаешь?
«Ника нет, ваше высокородие: не покупаю».
Мое терпение лопнуло:
— Негодяй! — закричал я, вскакивая с табурета. — Как такое возможно?
Перепуганный Кузьма
10
10 Речь, конечно, не о музее, а о трактире «Эрмитаж», принадлежавшем Никитину Ал. Н. и находившемся в доме 47 по Среднему проспекту Васильевского острова. Во время описываемых событий на участке № 47 находился деревянный двухэтажный дом, владельцем которого являлся купец Заварзин. Несколько лет спустя по распоряжению Заварзина этот дом был снесен и на его месте построен существующий поныне шестиэтажный доходный дом.
«Вот вам крест, ваше высокородие! Вот вам крест!»
— На что мне твой крест, дубина?
«Правду я говорю! Спасением души клянусь!»
Я снова опустился на сиденье: со вздохом и смутным ощущением того, что в жизни еще не встречал более бестолкового человека.
— Так, спокойствие! — это я больше самому себе сказал: чтобы отдышаться. — Давай сначала: денег тебе жилец не дает?
«Нет».
— Сам ты тоже не платишь?
«Не плачу».
— И Никитин, трактирщик, в долг не отпускает?
«И не подумал бы».
— Значит…
«Так просто всё, ваше высокородие!» — перебил меня мошенник. — «Счет в трактире открыт, с него и списываются деньги».
Я подскочил:
— Вот оно что!
«Ну, да, так точно!» — Кузьма — вот дерзкий тип! — заулыбался. — «Потому и разнобой получается: то густо, то пусто. То трижды в день на бутылки хватает, то и на одну едва набирается…»
— Кто же пополняет счет?
«Не могу знать, ваше высокородие! Но…»
— Говори!
«Есть у меня подозрение…»
— Ну?
«Дядя это евойный».
— Чей дядя? — не понял я.
«Жильца», — пояснил Кузьма и добавил: «Я его несколько раз возле дома видел. Не просто же так он тут крутился!»
— Подожди-ка! — сердце мое сжалось, внутри всё оледенело, волосы едва ли не встали дыбом. — Как же ты мог его видеть, если он на пожаре погиб?
Кузьма только плечами пожал:
«Уж не знаю, ваше высокородие, кто и на каком пожаре погиб, а только дядя этот — я хорошо его знаю — живехонек. Живее всех живых, смею вас уверить. Я что — мертвого от живого не отличу?»
Вот это был поворот! Представляете?
Собственно, мы уже были подготовлены к чему-то подобному: не зря же с самого начала собрания все, как один, заявляли, что подноготная дела оказалась совсем не такой, как мы воображали поначалу. Не зря же Чулицкий даже сцепился на этой почве с Можайским, понося его последними словами! Наверное, поэтому никто из нас не вскрикнул в изумлении и в обморок не упал. Только Кирилов, наш бравый брант-майор, провел рукой по своим вислым усам, да Иван Пантелеймонович не удержался от комментария: