Можайский — 5: Кирилов и другие
Шрифт:
— Михаил Фролович страшно ругался! — подтвердил Инихов. — Я, как и Лукащук до меня, уж испугался: всё, удар сейчас Михаила Фроловича хватит! Спасать человека нужно! И заставил его принять еще капель сорок аптечного снадобья.
— Я не хотел, — мимолетная улыбка, — даже вырывался и фыркал водой из стакана, но разве с Сергеем Ильичом, когда он разойдется, совладаешь! Заставил меня, шельмец, проглотить настойку!
Инихов хихикнул:
— Если честно, понятия не имел, что капли возымеют такое действие!
— Какое? — заинтригованно
Чулицкий посмотрел на меня, на мою памятную книжку, на карандаш в моих пальцах, но, пожав плечами — какая, мол, разница? — пояснил, понимая, что поясняет на публику [13] :
— Если первая доза на какое-то время просто оглушила меня, то вторая как будто влетела в голову артиллерийским снарядом, разорвалась в ней и выбила всё, что в наших мозгах отвечает за координацию: движений, речи… всякую вообще координацию. Ноги мои удлинились: я с удивлением смотрел, как пол кабинета покачивался где-то в отдалении. Руки приобрели поразительную, но совершенно неконтролируемую гибкость: за что бы я ни пытался взяться, непременно промахивался мимо; зато ухватывал и то, до чего в здравом состоянии и не помышлял бы дотянуться! В голове поселилась удивительная ясность: отстраненная от мгновения бытия, словно и не моя вовсе. Язык же едва шевелился: со стороны, полагаю, мою речь можно было принять за нечленораздельное мычание пьяного!
13
13 Никита Аристархович не знал, что его отчет не пройдет цензуру и для широкой публики останется недоступным.
Инихов подтвердил:
— Да, так и казалось.
Чулицкий:
— Возможно, такое общее действие было вызвано не только передозировкой, но и чрезмерными возлияниями ночью, но факт оставался фактом: говоря непредвзято, я более ни на что не годился!
Дыша отнюдь не тяжело, я повалился в кресло и вдруг осознал: да что же это? Ведь есть, есть еще дело! И даже не одно. О чем мы договаривались с Можайским? Что я задержу и допрошу не одного, а нескольких подозреваемых из числа получивших наследство родственников! А я, завозившись с Некрасовым и странным воскрешением его дядюшки, напрочь обо всем этом забыл…
«Инихов!» — закричал тогда я…
— Попытались закричать, — поправил Сергей Ильич.
— Да, — согласился Чулицкий, — попытался…
«Инихов!» — попытался закричать я. — «Вели заложить коляску! Мы отправляемся!»
«Куда?»
«Подай список!»
— Я, — пояснил Сергей Ильич, — сразу же понял, что речь о погибших в пожарах и наследовавших им родственниках, взял список со стола и подал Михаилу Фроловичу.
— А я, — Чулицкий, — начал перелистывать его непослушными пальцами.
«Вот! — я, наконец, выбрал фамилию. — Это неподалеку. Едем!»
— Мы, — Инихов, — действительно поехали, хотя и немалого труда мне стоило
— Да. — Чулицкий — Но мы поехали.
— И зря.
— Как так? — Можайский.
— А вот так. — Больше Чулицкий не улыбался. — В адресе нужного нам человека не оказалось: выбыл.
— Тогда, — Инихов, — мы поехали в другой адрес.
— И тоже зря.
— Ну-ка, — Можайский, — ну-ка!
— Выбыл!
— Дай-ка догадаюсь: вы поехали в третий адрес…
— И тоже напрасно!
— Выбыл?
— Как чертом унесло!
— И в четвертом?
— И в нем!
— И далее по списку?
— Почти.
— Значит, кого-то взяли?
— Нет, но…
— Что?
— В одном из адресов мы обнаружили вот это… — Чулицкий достал из кармана обрывок телеграммы.
Можайский выхватил обрывок у него из рук и вслух прочитал остававшиеся на бланке слова:
… Gallo… conferma tra i… treno da… stazione…
— Это на итальянском!
Чулицкий иронично хмыкнул:
— Уж догадались!
— Я знаю, откуда телеграмма!
— Из Венеции.
Его сиятельство оторопел: он явно не ожидал такой ретивости от Михаила Фроловича.
— Как вы…
Чулицкий принял бланк обратно в свои руки:
— На почте сказали. Не каждый все-таки день иностранные телеграммы в затрапезную меблирашку доставляют!
— Ах, вот оно что! — в голосе Можайского послышался намек на злорадство. — А я-то уж было вообразил…
— Отель Сан-Галло, — отмахнулся Чулицкий. — Мы уже отправили запрос, но подтверждения ранее чем завтра ждать не приходится.
— Понятно…
— Зато мне ничего не понятно! — я. — Кто уехал в Венецию? Куда исчезли все родственники? Разве они, как мы установили, не такие же жертвы — вроде Некрасова?
Чулицкий, Инихов и Можайский переглянулись. Ответил Чулицкий:
— Я сам ничего не понимаю. Но если славящийся своей сообразительностью князь…
Можайский замахал руками:
— Тут я пас!
— Я тоже, — в ответ на мой безмолвный вопрос заявил и Сергей Ильич.
Я захлопнул памятную книжку:
— Это что же получается? Ерунда какая-то! А Некрасов? Он-то почему не исчез? Не может ли быть так, господа…
— Предлагаю, — перебил меня Чулицкий, — не делать теперь поспешные выводы. Давайте дождемся ответа из Венеции!
— Завтра, говорите?
— Должен быть завтра.
— Гм…
Если бы я знал, что уже через час или около того мою гостиную охватит пламя, а еще спустя несколько часов целый квартал выгорит дотла, я бы, несомненно, проявил большую настойчивость. Но я не знал. Никто из нас не знал. И мы, даже в мыслях не имея подобное развитие событий, уже в третий, если я не сбился со счета, раз за это совещание упустили возможность предотвратить великое бедствие!
— Хорошо, — согласился я, — завтра так завтра.