Может быть. Рассказы
Шрифт:
– Это точно, никак не заметить село невозможно: запах козлиный. Ну и воняют же они! – пояснил мужик. – А и без них никак нельзя. Все, чем село живет, с козлиным родом связано: шерсть, мясо коз, пух, ну и, конечно, навоз. Лучше коровьего и конского: в огороде да на полях все так и прет, не успеешь в землю зернышко бросить; а нужно его, этого навоза, раз в пять меньше, чем коровьего или, скажем, конского. Потому и терпим такой запах: к запаху привыкнуть можно, а голод не тетка… Да сами скоро все увидите.
Стемнело, уж и дороги почти не видать; Савелий, удобней устроившись,
– Может, к селу все-таки подбросишь? – с надеждой в голосе спросил я.
– Ну его, село это: нехорошее место, в народе говорят. Лошадь – и та идти не хочет, – сказал Иван и резонно добавил:
– Теперь уж не заблудитесь: на запах идите, да и Савелий дорогу знает.
Мы слезли с телеги. Иван развернулся и поехал обратно. Лошадь никак не могла успокоиться: мотала головой из стороны в сторону, громко фыркая, а то вдруг брыкаться начинала, и если смотреть сзади на телегу, то комическое зрелище представлялось: из-за телеги постоянно раздавалось громкое фырканье и то налево, то направо вылетали лошадиные ноги.
Наконец, когда уж светать должно было скоро, преодолели мы с Савелием очередной косогор и с вершины холма увидали-таки село Малые Козлы. Представь себе, уважаемый читатель: на высоком холме стояла белая церковь, хорошо видимая отовсюду, откуда только ни подъезжай к селу; по склонам холма и вокруг него деревенские дворы с белыми избами; с юга холм огибала красивая речка, а с другой стороны холма – пашни, леса да луга, луга, луга – сколь глаз хватает. Красота необыкновенная!
– Вот и прибыли. Вот они, Малые Козлы, – послышался голос Савелия.
– А где тут остановиться можно, чтобы тихо и спокойно было? – спросил я Савелия.
– К Таисии идите – это на краю села, аккурат там, где речка крутой поворот делает, упираясь в село.
Рубленый дом бабы Таисии, который, наверное, уж век стоит на этом месте, был маленький, действительно стоял на краю села и своим видом говорил о бедности его хозяйки. Внутри, как это часто бывает в маленьких или бедных семьях, изба представляла собой одну комнату. Жила Таисия одна: муж давно помер, а сыновей разбросало по белому свету так, что и сама она толком объяснить не могла, кто где. От платы за проживание она отказалась, и я обещал отремонтировать крышу и поправить забор – на том и сошлись.
Держала Таисия козу, кур. Был у нее и огород – все было засажено картошкой, капустой, огурцами, в общем, всем тем, что на зиму сохранить можно. И все сама да сама; по рукам видно было, что поработать ей за свою жизнь крестьянскую много пришлось. Да что и говорить: спины всю свою жизнь не разгибала. Видать, жизнь эта и согнула ее уж навсегда – так и сейчас ходила Таисия, не разгибая спины.
Частушек и пословиц с поговорками знала очень много и хохотушкой была неугомонной: сама споет или расскажет что, и сама же хохочет – не остановишь. Часто по вечерам подсядет рядом со мной и смотрит, как я работаю. Смотрит, смотрит да и задаст вдруг вопрос какой-нибудь неожиданный:
– А вот скажи, мил человек, как, по-вашему, по-ученому, есть Бог или нет его?
– Если веришь – то, есть! – схитрив, ответил я.
Долго думала Таисия. Только на второй день, подойдя ко мне поближе, сказала, как бы продолжая недавний наш разговор:
– А я так скажу тебе, мил человек, что Бог – он есть, иначе страху в человеке не было бы, что когда-нибудь ответ за свою жизнь держать придется. А без Бога-то, значит, все можно: и украсть, и убить, и другие заповеди не соблюдать, – тихо сказала Таисия и ушла к себе в красный угол молиться Богородице, вспоминая деток своих: где-то они, живы ли, и есть ли внуки?
Очень ей видеть их всех вместе хотелось.
– Вот увидеть бы всех их – и помирать не страшно, – нет-нет да и проговорится, о чем думает она.
Как-то подошла Таисия ко мне и сказала, что рассказывали ей про одного очень умного человека, который сказал, мол, даже если бы не было Христа, его надо было бы выдумать, чтобы жить людям по-людски можно было на этой земле: по заповедям.
«Благодаря Достоевскому, ходят по земле русской слова великого Вольтера, ходят», – подумал я, но Таисии ничего не сказал, промолчал.
Так и жили мы: она – весь день по хозяйству, я – днем, по селу, с людьми разговаривать, а вечером сяду у окошка, чтобы света побольше было, и в тетрадь записываю, что за день интересного услышал.
Иногда по вечерам читал я Таисии сказки Пушкина А.С. – очень ей они нравились, особенно про разбитое корыто в сказке «О рыбаке и рыбке».
– Во-во, жди манну небесную – с голода и помрешь, – говаривала она.
Над селом Малые Козлы занимался очередной рассвет. Пастухи только начали выгонять стадо коз на выпас. Козел по прозвищу Козел отпущения из хлева наблюдал за выпасом. Коз было всего штук 20-25, и он решил подождать: пусть наберется хотя бы 40-45, лучше – 50 штук, вот тогда и можно будет приняться за дело: продолжить род свой козлиный. А так – только суета одна. Собственно, прозвище «отпущения» уходило своими корнями в глубокую древность. Когда он был еще совсем маленьким козленком, прадед рассказывал ему эту историю, а может быть, тоже предание, а тому ее рассказывал его прадед, а тому – его, и так далее.
Итак, как-то призвал Бог Моисея и сказал ему: «… и возложит Аарон (брат Моисея) обе руки свои на голову живого козла, и исповедает над ним все беззакония сынов Израилевых, и все преступления их, и все грехи их, и возложит их на голову козла, и отошлет с нарочным человеком в пустыню… и понесет козел на себе все беззакония их в землю непроходимую…»
«Может, потому так противно пахнет у козлов голова, что грехи все на ней?» – частенько задумывался козел.
И еще одна мысль мучила козла: «Почему выбрали именно козла для отпущения грехов человеческих?»