Может ли еще молиться современный человек?
Шрифт:
Но я начну с первой части и скажу о том, в каком смысле эта молитва является сыновней молитвой. Разумеется, слова Отче наш уже об этом говорят. Обращаться к Богу, к Небесному Отцу, Творцу вселенной, Вседержителю и называть Его Отцом можно действительно при сознании своего сыновства и того, что Бог действительно нам Отец, а не властелин. Но не только. Если мы вчитываемся в начальные слова этой молитвы: Отче наш, Иже еси на небесех (то есть: Который на небесах), да святится Имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя яко на небеси и на земли – мы ясно видим, что весь интерес, вся забота того, кто произносит эти слова, обращены на Бога и Отца, на Его волю, на победу Его правды, на водворение Его Царства, на прославление Его на земле как и на небе. Это молитва, которая начинается тем, что мы все, все, что у нас есть, все, что мы собой представляем, можем забыть хоть на мгновение и пожелать славы Того, Кто есть наш Отец Небесный, пожелать исполнения Его благой, чудесной воли, и того, чтобы Его Царство,
Вторая часть этой молитвы может нас озадачить, потому что она уже конкретно как бы не говорит о том же самом. Из этого крика, этого моления, этой мольбы о том, чтобы все было по-Божьи, мы как будто сходим на низшую плоскость, мы думаем о земле, о себе: Хлеб наш насущный даждь нам днесь; остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим; не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Яко Твое есть Царство и сила и слава, Отца и Сына и Святаго Духа… И вот это окончание: Яко Твоя есть слава, Твое Царство, Твоя сила – нас возвращает к первичной теме о том, что мы сыновне обращены сердцем к Богу; мы всего этого просим, потому что Господь для нас, в нашем сердце, в нашем уме и сколько возможно в нашей жизни – воцарился, что Он стал Господом нашим, содержанием нашей жизни, нашей любви. И тогда понятным делается, каково соотношение начала и середины этой молитвы: середина молитвы действительно говорит о нас – но разве мы не являемся частью, и порой такой измученной, порочной частью той земли, которую нам надо превратить в Царство Божие, той земли, где Бог должен стать всем во всем (I Кор. 15: 28)? Эта часть молитвы – крик жаждущей души о том, чтобы человек сам стал достойным сыном: не только в мечте, не только в желании, не только верой, не только надеждой своей, не только зачаточной своей любовью, но всей жизнью стал способен строить это Царство. А для этого нужны определенные условия.
Итак, прошения, содержащиеся во второй половине Молитвы Господней, являются как бы обращением на себя, после того как в первой ее части все внимание, вся любовь, весь порыв души обращены были к Богу. Мы потому молимся о себе так настойчиво, что мы призваны Богом быть на земле проводниками Его воли, строителями Его Царства, и что, как сказал еще на грани первого и второго столетий один из древних Отцов, святой Ириней Лионский, слава Божия – ничто иное, как человек, достигший своего совершенства, своей полноты… Поэтому без того чтобы мы стали подлинно сыновьями Божиими, дочерьми Божиими, без того, чтобы мы достигли того, что видим во Христе (конечно, в той мере, в которой нам доступно), Царство Божие, о котором мы мечтаем и молимся, никаким образом не может водвориться на земле.
И вот мы обращаемся к Богу и просим Его: Хлеб наш насущный даждь нам днесь… Это имеет два значения: первое, которое бросается в глаза: не дай нам погибнуть, не дай нам умереть от нужды земной, от голода, от холода, от недостатка всего того, что питает тело… Но это имеет тоже и другое значение: не дай нам погибнуть без того, что питает и душу, и тело, и жизнь – не только земную, но вечную… В русском переводе этого не видно, но греческое слово, которое употребляется в этом месте, значит “сверхъестественный хлеб”, – это не только хлеб с наших полей, это тот Хлеб Жизни, который принадлежит вечной жизни. Из Евангелия мы знаем, о каком Хлебе говорится: Христос является Хлебом Жизни. И через Свое присутствие, Свою благодать, через то непостижимое Бого-вселение, которое нас доступно, если мы только Ему уверуем всерьез, – Он является питанием, самой Жизнью нашей жизни. И поэтому когда мы молимся о том, чтобы Господь нам даровал хлеб жизни, мы должны помнить, что это и земной хлеб: ведь Господь знает наши нужды и милосердно, любовно думает о каждой нужде, самой мелкой или самой основной. Но если мы по-сыновнему молимся, то должны помнить, что основное, о чем мы просим, это то питание, которое сделает нашу душу крепкой, живой, способной на подвиг веры, на подвиг жизни.
Следующее прошение играет огромную, решающую роль в нашей судьбе: остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим, то есть: прости нам, Господи, так же, как мы прощаем… И этими последними словами мы говорим нечто очень для себя важное, потому что редко-редко найдется человек, у которого на душе не было бы какой-то горечи против другого человека; я говорю не о ненависти, а просто о нелюбви, об отвращении, о горечи. И вот перед нами встает вопрос или, вернее, требование: если ты не прощаешь, если ты не освободишься от этой горечи, от этой ненависти, от холодности душевной, не ожидай, что ты войдешь в то Царство, где все является любовью, – не потому что Бог тебя отвергнет, а потому что подобное подобным познается, и для того, чтобы насладиться любовью, надо быть способным на любовь. Это реально, это правдиво и в самых обыкновенных человеческих отношениях: если кто-то нас любит, и мы не умеет отозваться на эту любовь, то эта любовь до нас не доходит; порой она даже становится для нас тягостью, порабощением, ограничением нашей свободы. Только если мы способны отозваться на любовь, на прощение, на дружбу, мы их можем воспринять. Также и тут: если мы хотим от Бога получить прощение, мир, примиренность, то и сами должны научиться давать то же самое тем людям, которые нас окружают: простить, как мы прощены. Не простим – Бог нас все равно прощать будет, но мы не сможем
И дальше: не введи нас во искушение. Это очень трудное место, потому что слово “искушение” по-славянски значит не то, что оно значит теперь по-русски. Оно значит –испытание, а не только “искушение” в современном смысле этого слова. Греческий текст тут тоже труден, его нелегко перевести. В сущности, можно так сказать: не дай нам погибнуть в момент испытания, не дай нам войти , вступить в такую область искушений и испытания, с которой мы не сумеем справиться. Можно было бы прибавить: Господи, дай мне мудрость, дай мне мужество, дай мне разум и осторожность; и все вместе: осторожность, соединенную с мужеством, мудрость, соединенную с дерзновением, но не с дерзостью, не с мыслью, что “шапками закидаем”, что море мне по колено, со всем справлюсь… Не введи меня в искушение, дай мне быть мудрым.
И наконец: избави нас от лукавого. Для современного человека, особенно воспитанного в безрелигиозном или антирелигиозном мире, мысль о том, что “лукавый” действительно существует, что существуют темные силы, – не только затемненные области в нашей собственной душе, но темные силы бесовские – трудно принять. И однако, у нас есть свидетельства миллионов людей и тысяч святых, которые опытно знают и познали их существование и их страшную силу над нами. Опять-таки, тут можно сказать: подобное познается подобным; если только мы в себе носим скверну, то эту скверну используют темные силы. И вот об этом мы молим, потому что против них мы слишком слепы, бессильны, мы не знаем, как с ними справиться, что нам делать… Защити, Господи; только Ты (и это видно из всего Евангелия) одним державным словом можешь остановить их действие и их изгнать!..
Следующую беседу я начну с пояснения последнего торжественного восклицания: Яко Твоя есть сила и слава… – и попробую показать, каким образом вся эта молитва может быть для нас испытанием совести и путем к Богу, к сыновству.
Подход к Молитве Господней, который я сейчас хочу изложить, непривычный, и поэтому я должен взять ответственность за его извилины и за странность, которую, может быть, усмотрят в нем верующие, привыкшие к другому подходу.
Годами мне было исключительно трудно произносить Молитву Господню, потому что я не мог уловить, каким образом она переплетается с жизнью, в чем их непосредственная связь. И в течение долгой жизни я пришел к следующему заключению: вся Молитва Господня является как бы путем от земли на небо, путем от погибели к жизни.
Некоторые из вас наверное помнят рассказ о том, как древний Израиль, евреи были в египетском плену. Они пришли туда свободно, а постепенно местные жители их поработили, и евреи жили горькой жизнью, в рабстве. И все-таки они не забывали своего Бога; из глубин этого горя, из глубин своей порабощенности они умели не только Ему молиться о свободе, но и воспевать Его славу.
И вот здесь начинается духовная жизнь человека, христианская жизнь: в какую бы обстановку он ни был поставлен, как бы все ни было темно и страшно вокруг него, если он действительно верующий, если он действительно верит, что в его жизни ничего не может случиться иначе как с благословения Божия, он может из этих глубин мрака, ужаса, страха воскликнуть: а все-таки, Господи, слава Твоему Царству, слава Твоему имени!.. Мрак, о котором я говорю, бывает очень разный. Это может быть мрак внешних обстоятельств, которые иногда бывают так мучительно страшны: голод, холод, оставленность, гонения, тюрьма, война, брошенность самыми близкими людьми; момент, когда самый, может быть, нам близкий человек предает нас сознательно, как Иуда, который поцеловал Христа, чтобы показать, Кто Он, с тем чтобы Его взяли на смерть… Бывает тоже мрак внутренний, мрак отчаяния: жизнь не имеет никакого смысла, ее содержание настолько горькое и пустое, что не стоит продолжать жить… Этот мрак может быть мраком безбожия, когда тьма стелется, как дым, по всей земле в глазах того, кто не верит во что-то большее, более глубокое, чем земля. Как бы то ни было, в каких бы мы ни были обстоятельствах, если действительно для нас Бог – Тот, Кем Он является: предельная красота, торжество жизни, которое мы называем любовью, то мы можем из самых глубин мрака сказать: а все-таки, Господи, слава Тебе!.. Вот где начинается духовная жизнь, сознательная и, скажу, героическая; потому что не-героической христианской жизни нет вообще. Если мы способны так начать, то с нами может случиться то, что случилось и с древним Израилем: в какой-то момент некто вступит в нашу жизнь и скажет: встань и пойдем! Пойдем на свободу, на внутреннюю свободу, такую, которой никто никогда не сможет у нас отнять. Избави нас от лукавого, избави нас от обмана, будто мы побеждены навсегда, избави нас от соблазна поверить в тьму, а не в свет, избави нас от всякой лжи, от всякой неправды жизни, избави нас от того, что нас внутренне разрушает, – избави нас от лукавого…
А дальше: не введи нас во искушение. На этом пути к свободе, к внутренней свободе, к торжеству жизни будут препятствия внутри нас, будут искушения извне. Что-то будет нашептывать: что ты думаешь о себе, живи спокойно, забудь про Бога, забудь про все, что только может тебя выделить среди людей и сделать жертвой. Забудь, живи, как все, войди в стадо… Внутренние голоса будут говорит: разве мало привлекательного в жизни? Столько в ней хорошего; а вдруг придется оторваться от этого, чтобы вступить в еще неизвестную область духовной жизни. Стоит ли она того?.. Страшно!.. А бывают и внешние препятствия… И вот тут мы действительно должны молиться крепко: Господи, не дай нам быть побежденными испытанием, не дай увлечься искушением, дай нам мужество и мудрость, и крепость, и смирение, и верность!..