Может ли Интернет укрепить демократию?
Шрифт:
Доклад упоминает «экспертные свидетельства», утверждая, что «технологии – это «превосходный инструмент сбора информации, [но] по-прежнему недостаточно хорошо работающий в случае масштабной делиберации» (8). Что конкретно это значит? Технология не является субъектом, она не собирает информацию и не определяет качество дебатов. Возможно, тем самым утверждается, что в то время, как люди вполне способны собирать информацию о том, что говорят и делают политики, им не очень хорошо удается дискутировать друг с другом относительно важных политических проблем. Что бы ни имелось в виду, было бы полезно услышать от Комиссии, как демократическое представительство могло бы быть усилено с помощью постоянного обмена идеями, знаниями и опытом между депутатами и избирателями.
Оказавшись неспособной все тщательно обдумать, или хотя бы мимоходом отразить потенциальную
Поэтому мы рекомендуем улучшить политическое образование» (10).
Одно из более инновационных предложений доклада состоит в создании словаря профессиональных парламентских терминов (jargon-buster), позволяющего гражданам понять, о чем говорят и что делают их представители: «Сделать парламентский язык более доступным – главный шаг на пути открытия Парламента для граждан. Цифровые инструменты, такие как профессиональные глоссарии, могли бы помочь гражданам понять сложный парламентский язык» (11).
Идея о том, что проблема в политической коммуникации могут быть преодолены путем предоставления гражданам цифровых разговорников, как для туристов во время экзотических путешествий, вряд ли является состоятельной. Пожалуй, именно представители являются теми, для кого должны быть выпущены такие разговорники, чтобы помочь им в коммуникации с различными социальными группами, чьи интересы и взгляды недостаточно представлены в коридорах власти. Осмысленный перевод – это улица с двусторонним движением, а самореферентные призывы «понять нас такими, какими мы сами хотим быть понятыми» неспособны рассмотреть то, что кажется более сложным аспектом кризиса представительства. Комиссия поставила перед Парламентом амбициозную «задачу обеспечить, чтобы к 2020 году каждый мог понять, что он делает» (12). Но возможно более срочной проблемой демократии, которой могли бы заняться парламентарии, является поиск лучших способов понять, что сами граждане делают, говорят и хотят и, тем самым, устранить зияющий разрыв между политикой (институциональной, направленной сверху-вниз) и демократией (низового уровня, направленной снизу-вверх)?
Взаимодействие с традиционными политическими институтами – не единственный способ, благодаря которому мнения граждан будут услышаны. По мере ослабления веры в официальную политику рос интерес к альтернативному демократическому действию вне формальных политических институтов. Сетевые формы социальной коммуникации позволили активистам двадцать первого века объединить онлайн-координацию с уличными акциями для того, чтобы обозначить повестку дня, обеспечить влияние и организовать протест. Значительно более обширное, мгновенное и новаторское использование Интернета в сравнении с большинством официальных институтов управления питает цифровой активизм новой формой политической энергии, которая делает традиционную политику вялой и устаревшей. Вместо того, чтобы ждать, пока избранные делегаты выступят от их лица, цифровые активисты овладели хорошо отлаженной и динамичной практикой самопрезентации.
В этом процессе им пришлось решать исторически важную задачу координации. Как исследователи, так и практики почувствовали, что в Интернете есть что-то такое, что позволяет группам с небольшим количеством ресурсов, гибкими структурами и развивающимися программами координировать коллективные действия. Но только недавно это явление было теоретически осмыслено. В книге У. Ланс Бенетт и Александры Сегерберг «Логика связующего действия: цифровые медиа и персонализация соревновательной политики» (W. Lance Bennett, Alexandra Segerberg «The Logic of Connective Action: Digital Media and the Personalization of Contentious Politics»),
«Когда межличностные социальные сети начинают поддерживаться различными технологическими платформами, которые их координируют и расширяют, результат может напоминать коллективные действия, но без участия официальных структур и без проведения целенаправленных мероприятий по их предварительному таргетированию и обоснованию. Вместо информационного контента, который распространяется и связей, которые налаживаются иерархически-выстроенными структурами, сети, базирующиеся на принципах связующего действия, зависят от совместных усилий их членов по организации внутренней работы и распространению информации, демонстрируя, тем самым иной тип экономической и психологической логики, а именно: совместная работа делается самими же участниками сети на основе совместного использования ресурсов и личного участия» (13).
Как следствие, демократические действия легче координировать, они становятся менее обязывающими для участия и способны легко видоизменяться в зависимости от возникающих вопросов. Беннетт и Сегерберг убедительно рассказывают о связующем действии, в том числе приводя в пример социальные движения, возникшие в ответ на финансовую неспособность, и реализация новаторских и гибких организационных стратегий организациями третьего сектора. По мере того, как связующее действие становится все более популярным у многих граждан, особенно среди молодежи, которых привлекает гибкость и универсальность политики в стиле «Сделай сам», (14) традиционные формы коллективного действия выглядят все более устаревшими и неспособными реализовать демократические ожидания. Зачем идти куда-то раз в неделю, только для того, чтобы пройтись по нудной повестке местной партийной ячейки, когда можно просто подключиться к единомышленникам в Интернете и выбрать время, удобное для совместных действий в реальной жизни? Перформативная привлекательность связующего действия является почти точной противоположностью пассивному вуайеризму общественных приемных, где людям разрешено взаимодействовать с парламентами и правительствами. Ориентация на взаимодействие по принципу «организации без организаций» (15) указывает на новый образ мышления о том, что значит быть политически вовлечённым.
Даже самому пессимистическому критику Интернета как политического ресурса было бы трудно отрицать, что, хотя проблемы демократической координации не устранены, цифровые сети расширили диапазон мнений, доступных в публичной сфере; упростили проявления солидарности, часто глобальных масштабов; сделали намного сложнее элите игнорировать несогласных, как если бы их не существовало. При этом, богатые и влиятельные используют Интернет также, как они всегда использовали ресурсы, чтобы консолидировать и активизировать свои общественно-политические преимущества. Но они все больше обеспокоены открывшимся пространством для разоблачений и сопротивления, вызванных ослаблением контроля над средствами массовой информации. Сейчас сложнее, чем когда-либо, претендовать на то, чтобы представлять людей, игнорируя их интересы и предпочтения, и легче, чем когда-либо ранее, для тех, чьи голоса не услышаны, координировать свои действия с целью выдвижения своих собственных требований.
С нормативной точки зрения всё это хорошо для демократии. Но существуют и ограничения для связующего действия. Способность инициировать и поддерживать формы политических действий, основанных на координации рассредоточенной энергии, является жизненно важной предпосылкой действенности демократии, но только предпосылкой. Существует значительная разница между краткосрочной мобилизацией и формированием долгосрочной политики. Установление радикальной контр-повестки – это одно; превращение же ее в основу для реализации политики – другое. Без эффективной мобилизации долгосрочные политические последствия вряд ли будут реализованы; но опора лишь на одну интенсивную мобилизацию может слишком легко рассеять энергию демократии.
Конец ознакомительного фрагмента.