Можете на меня положиться
Шрифт:
Вот тебе и мгновенное озарение! Еще одно грустное подтверждение, что я не Моцарт и не Менделеев.
– Ничего, – утешал меня Сухов, подписывая пропуск на выход, – это бывает. Особенно, когда очень уж хочешь, чтоб так было. Видишь одни “за”, а “против” будто и нету. Между прочим, в нашем деле – вреднейшая штука.
Я понял, что, войдя в это здание дилетантом, дилетантом из него выхожу.
– Короче, договорились, – сказал Сухов, пожимая мне на прощание руку. – Больше ты с ними не вяжешься.
Полчаса назад я бы ответил ему что-нибудь вроде: “Хорошо бы ты их тоже об
У меня было над чем поразмыслить, шагая по длинным коридорам здания московской милиции. Опять стало неясно, откуда они узнали, что я живу у Феликса. А сейчас к этому прибавился вопрос, как меня обнаружили в Доме журналиста. Я чего-то не учитываю? Или тут нагромождение случайностей? А может, то и другое?
Когда я вышел на улицу, меня очередной раз озарило – без всякой связи с предыдущим. Но теперь я уже был научен скептически относиться к такого рода проявлениям своего организма. Осторожно, словно полное до краев блюдце, я донес свое открытие до ближайшего телефона-автомата и набрал номер Сухова.
– Забыл, что ли, чего? – поинтересовался он.
– Наоборот, вспомнил, – ответил я. – Эту сводную сестру Старикова зовут Елена Сергеевна и жену Латынина – тоже 'Елена Сергеевна. Может, стоит проверить, а?
Сухов молчал.
– Алло! – крикнул я в трубку.
– Не кричи, слышу, – сказал он, как мне показалось, с досадой. – Проверили уже.
– Ну, и?..
– Опять ты суешь нос не в свои дела!
– Понял! – ответил я радостно.
– Учти, я тебе ничего не говорил, – сказал Сухов и повесил трубку.
А почему я, собственно, радуюсь, пришла мне в голову мысль. Разве это открытие, которое к тому же сделано до меня, что-нибудь проясняет? Нет, надо признать. Скорее уж наоборот – еще больше усложняет.
25
В кабинете было накурено до потолка. Протасов сидел за своим столом перед пепельницей, полной окурков, и читал какой-то журнал.
– Ну как тебе понравилось? – спросил он меня вместо приветствия.
– Что именно? – не понял я.
– Как “что”? Ты собственную газету читаешь когда-нибудь?
Тут только я вспомнил, что у Протасова в воскресенье должен был быть материал. Притом, что ему, кажется, все на свете давным-давно надоело, он к каждой своей публикаций относится трепетно, будто она первая. На следующий день приходит в редакцию с самого утра и бродит по коридорам, нарываясь на похвалы. Я сам люблю, когда меня хвалят, отмечают и все такое: газетная статья живет недолго, и, если не заслужила сиюминутного признания, на вечность рассчитывать уже не приходится. Но в последнее время мне стали что-то все меньше нравиться протасовские очерки, начало казаться, что он повторяется... Скрывать это с каждым разом было все труднее, он и так посматривал на меня волком, и я приноровился отнекиваться: не читал, не было времени. Сегодня у меня было к тому законное основание.
– Ты же знаешь, Валя, я дома-то не живу.
– Громов тоже газету выписывает, – проворчал Протасов.
– Прочту, сегодня же обязательно прочту, – пообещал я – Мне звонил кто-нибудь?
– Завражный тебе звонил.
Я отправился в кабинет ответственного секретаря.
– Наконец-то! – закричал Глеб, увидев меня. – Там, в приемной, тебя с утра девушка дожидается, говорит, хочет беседовать только с тобой. Оч-чень милая, оч-чень симпатичная! Если там материал – умоляю, сделай к пятнице!
У Завражного все девушки очень милые и симпатичные.
– Глеб, – сказал я, – у меня удостоверение пропало.
– Получишь выговор.
– Глеб, – сказал я торжественно, – у меня его похитили при исполнении служебных обязанностей! Мне неохота было получать выговор.
– А милиция в курсе?
– Да, – ответил я честно, имея в виду Сухова.
– Ладно, разберемся. Пойди к завредакцией, пусть выпишет тебе другое. Но чтоб к пятнице был материал.
Девушка и впрямь оказалась довольно милая. Одета во все простенькое, отечественного пошива, на лице ни следа косметики, никаких украшений, звать Ира Уткина. Мы с ней пошли ко мне в кабинет, я прогнал оттуда Протасова, растворил окно и сел слушать.
Два года назад она вышла замуж. Познакомились они в Крыму, на отдыхе, и, честное слово, ничего между ними даже не было. Он из Курска. Обменялись адресами, просто так. А осенью приходит от него письмо: то да се, как живешь, я живу ничего, костюм себе купил и так далее. Она ответила, он в следующем письме карточку свою прислал – на фоне призов и грамот, спортсмен, мастер спорта по боксу. И вдруг ни с того ни с сего – телеграмма: “Встречай десятого. Сергей”.
Ира переполошилась. Как встречай, куда встречай?! Живет-то не одна, с матерью, старой женщиной. А что ей объяснить, когда сама не знаешь, зачем он едет? Но Сергей прямо с вокзала заявился к ним и все сомнения в три минуты (я так понял даже, что не сняв пальто) рассеял. Сказал: “Выходи за меня замуж”. Она и вышла. По-моему, в основном потому, что никто ей до сих пор никогда такого предложения не делал.
Поначалу все шло неплохо. Как зарегистрировались, Сергей сразу прописался к ним, переехал в Москву, устроился на работу. Иногда выпивал, загуливал. По-настоящему наискось жизнь пошла через полгода после свадьбы, когда Ира забеременела. Тогда Сергей первый раз избил ее, досталось и теще, которая попыталась вмешаться. Суть его претензий сводилась к тому, что никакие дети им сейчас не нужны, а сопровождалась эта декларация матом, побоями и мутными намеками, что если она хочет с него всю жизнь алименты лупить, так вот ей хрен!
С тех пор уже полтора года живет Ирина как между небом и землей: не мужняя жена, не вдова, не разведенка. Муж живет тут же рядом, но вроде как не муж. Денег домой не носит, пьет, водит каких-то приятелей, орет, чуть что: “Я прописан, чего хочу, то и ворочу!” Она хотела было с ним развестись, подала даже заявление в суд, но он пригрозил, что всех убьет, ее и мать, и теперь она боится. Дело в том, что у них в районе Крылатского частный деревянный дом, их скоро ломать собираются, а жителям будут давать новые квартиры. Вот он, значит, и опасается, что ему, как недавно прописанному да разведенному, укажут вообще из Москвы.