Можете на меня положиться
Шрифт:
Судья оказался молодым мужиком примерно моих лет. Он долго не мог вспомнить, о ком речь, извинялся, разводя руками: дела идут потоком! Но когда секретарь принесла из архива тоненькое “Дело”, пролистал его и хлопнул себя по лбу:
– А, по собственному желанию!
В “Деле” кроме справок с работы и места жительства имелся всего один листок – заявление. “Прошу развести меня с мужем Уткиным Сергеем Владимировичем по собственному желанию”, – написала моя героиня. Мы с судьей посмеялись.
– Теперь я ее, конечно, вспоминаю, – сказал
Ирина не показалась мне такой уж дурочкой, да и глаз у нее, насколько я помнил, не косил. Но я сделал скидку на то, что судья видел ее больше года назад и у него в голове она могла смешаться с какой-нибудь другой такой же бедолагой.
– Эх, – вздохнул он, – обычная история. Вот таких эти Жюльены Сорели и ловят ради московской прописки. Потом, конечно, слезы. Горе-то у девчушек настоящее, они еще в любовь верят... А тем – что, сделал дело, гуляй смело... Но больше она не пришла. Может, стерпелось, слюбилось? И так бывает.
Я рассказал ему, как обстоят дела, он философски покачал головой:
– Значит, все-таки придет...
Все это прекрасно ложилось ко мне в материал. Я переписал в блокнот наивное Иринино заявление и поехал по следующему адресу – на завод, где Сергей Уткин работал электромонтажником четвертого разряда.
Сонной вахтерше я показал мельком свое новенькое удостоверение и после равнодушного кивка оказался за проходной. Начальник электромонтажного цеха, изможденный человек с высокими залысинами, сидел у себя в каптерке, но в течение первых десяти минут своего пребывания там я не только не смог перекинуться с ним парой слов, но даже поздороваться. Сам цех был светлым и тихим – электромонтажники орудовали в основном отвертками, паяльниками и другими нешумными предметами, но вокруг стола начальника бушевал, как мне показалось, перманентный скандал.
Один кричал, что пусть Армашкин идет к черту со своими изоляторами, а он их ставить не будет – себе дороже. Другой, весь замасленный, шумел, чтоб немедленно разгружали, а не то он уедет и чихал он на ихние проблемы, у него самого план. Третий, в костюме и при галстуке, шипел, что будет жаловаться в министерство. Заметив, видимо, у двери мое растерянное лицо, начальник посылал мне через их головы слабые оправдательные улыбки.
Я понял, что, если не включусь в этот ритм, придется уходить отсюда несолоно хлебавши, пробился к столу и представился.
Начальник почему-то обрадовался, встал, сказал костюмно-галстучному:
– Жалуйся куда хочешь. – А остальным объявил: – Ко мне товарищ из газеты. Все вопросы к Армашкину.
Через минуту кабинет опустел. Я изложил цель своего прихода.
Начальник потер ладонью лоб:
– Сам Уткин сейчас в отпуске. А пойдемте, я вас в комитет комсомола отведу, там его лучше знают, по дороге и побеседуем.
По дороге я узнал, что Уткин теперь уже электромонтажник не четвертого, а пятого разряда, больше того, бригадир комсомольско-молодежной бригады.
– Хорошо работаете, – рассказывал начальник. – Грамотно. Без брака. План перевыполняет, премии получает. Так и говорит: мне, говорит, деньги нужны. Ну что еще? Спокойный мужик, это мне нравится. У нас ведь видели как? Содом и гоморра – и так целый день. Производство! А он подойдет по-тихому: Семен Ильич, так и так, нужно то-то и то-то. Такому и отказывать грех. А насчет семейных дел – это мы не знаем, чем он там после работы занимается.
Секретарь комитета комсомола всплеснула руками:
– Ну, Уткин! Ну, мы ему покажем! Пусть только из отпуска выйдет. Мы его на комитет вытащим! Будет знать, как жену терроризировать!
Немного успокоившись, она сообщила:
– А мы его в бюро собирались вводить. Он ведь довольно активный общественник, в ДНД участвует, недавно один двух хулиганов задержал. И на собраниях всегда выступает, он хорошо умеет говорить, складно так. Надо же – лицемер!
На шум зашел в комнату улыбчивый толстяк – оказалось, председатель месткома.
– Уткин? – удивился он. – А мы ему тут квартиру выбивать собираемся. Как очереднику района.
Принесли уткинское заявление. “В связи с тем, что у меня молодая семья, которая может в любой момент увеличиться, а также больная теща, и мы живем в аварийном доме, предназначенном к слому...”
Я переписал заявление дословно. Мерзковатенький облик вырисовывался постепенно у этого Уткина.
– Нехорошо, товарищи, получается, – сокрушенно покрутил головой предместкома. – Проглядели мы человека. Дождались, что пресса вмешалась. А ведь он... Сколько лет он у нас работает?
– Два с половиной, – ответил начальник цеха.
– Вот видите, – сказал предместкома и ушел.
– Положим, работает он у вас не больше полутора, – заметил я скорее справедливости ради. – Но не в этом дело...
– А по-моему, два, – возразила секретарь. – Меня как раз выбрали, и он пришел.
– Да что гадать, – сказал досадливо начальник цеха, – зайти к Марье Тимофеевне, и все.
Дверь с табличкой “Отдел кадров” находилась напротив и была заперта.
– Обедаете, – сказал начальник цеха. – Вы запишите телефон, я ее предупрежу, она вам скажет.
Когда я приехал в редакцию, до встречи с Ириной оставался еще час. Мимо меня по коридору пролетел Завражный, на ходу ткнув карандашом в мою сторону:
– Делаешь?
– Делаю.
Я поел в столовой, а потом заглянул к Феликсу. Они с Ликой клеили какой-то коллаж.
– Не нашел своего Латынина? – спросила Лика.
– Его теперь другие люди ищут. Серьезные, – ответил я и тут только первый раз за день вспомнил про поручение Сухова. Надо бы вечером позвонить Костиной, вдруг она чего-нибудь да вспомнит.