Можно (сборник)
Шрифт:
– Давай посидим? – Лео развернул ко мне седых оленей и бликующие очки.
– Давай. Я даже возбудилась…
– Я тоже.
– Я имела в виду от скорости…
– Я понял…
Он снял очки, оставив глаза совсем беззащитными.
– Лео – это Леонид?
– Это Глеб. Ты мне нравишься. Очень…
– И что ты хочешь, Глеб?
– Всё…
– С какой это ста…, – взяла я ноту неприступности, но почувствовала, что не хочу ее допевать.
Он молча смотрел на меня.
– У тебя сложилось обо мне неверное впечатление…, – смутилась я, –
Он не дал мне договорить.
Целовался он так, словно в эту секунду пал вековой запрет на «целование» и стало можно…
– Куда ты хочешь, чтобы я тебя пригласил? Скажи и я приглашу, – произнес он мне в губы.
– Не знаю… в ресторан.
– В какой?
– В рыбный, например.
– Хорошо. Я только улетаю в среду. На три дня. Дел много сейчас. Давай, когда вернусь? Не хочется комкать хорошее место.
Спустя неделю, в хорошем месте, оленей не было. Светлый воротничок поверх синего джемпера менеджера оленеводческого хозяйства и джинсы. Рыбный ресторан оказался переполнен.
– Один зал заказан под юбилей, во втором пока все занято, – объяснил похожий на воблу официант. – Будете ждать?
– Не стоит смешивать достоинства блюда и юбиляра, – вежливо улыбнулся Глеб. – Здесь рядом неплохой китайский. Рискнем туда.
– Ты пробовала черные яйца? – Спросил он, усаживая меня за столик среди бесшумных светящихся аквариумов и булькающей китайской музыки.
– От чего они почернели?
– От того, что их закопали в землю, и они протухли. Черные яйца должны хорошенько протухнуть, тогда они считаются правильно приготовленными.
– Звучит аппетитно…
– Едим?
– Спрашиваешь!
– Аск! – Засмеялся он. – Помнишь?
– Что?
– Аск! – Мы говорили в институте… У меня чувство, что мы с тобой учились вместе, словно давно тебя знаю… Я же старше намного. Не понимаю…. – Он свесил вниз руки и неподвижно сел над тарелкой с черными яйцами, глядя в выпученные глаза аквариумной рыбе. Близко посаженные, навыкате, они придавали ей вид существа, которое знает о счастливой жизни всё. Не знает только, почему человек с полной тарелкой еды и обеими руками никак не может начать есть. Пара выпученных рыбьих глаз от отсутствия ответа на этот вопрос окончательно сошлась в кучу. Из открытого рта всплыл вопросительный пузырь. Видимо, первый за счастливую жизнь.
– Впервые вижу счастливую рыбу, – улыбнулся Глеб.
– Она тоже впервые такое видит…
Черные яйца оказались изысканным блюдом. Трудно было занести в себя яйцо лишь первый раз, потом – вкусно. Но еще трудней представить, что мы могли бы никогда не встретиться. Не с яйцами, с Глебом. Так с ним было узнаваемо легко, словно мы уже были вместе. Или будем…
У моего дома Глеб затормозил через пять с половиной минут после старта
– Тебе надо бежать? – Сиротливо спросил он.
– Нет, у меня еще есть время…
– Хорошо.
Он опустил руки на колени, как маленький мальчик, ждущий команды от взрослого.
– Нужно отъехать от подъезда…, – вслух командовало растущее во мне взрослое желание.
Глеб завел машину и послушно припарковал ее на задворках парка. Он повернул ко мне беспомощное даже в очках лицо и посмотрел, как смотрят на мечту, к которой идут всю жизнь. Вот она. Осталось только протянуть руки, но руки онемели или не решаются дотронуться.…
– Пойдем назад, – сказала я, не узнав свой голос.
Мы целовались, выбивая зубы друг другу и сворачивая носы. Я потянулась расстегнуть молнию на его джинсах, но он крепко сжал мою руку, дернулся со сдавленным стоном и затих…
Когда мое сердце вернулось на свое место из ушей, я двинулась дальше.
– Вообще-то в машине неудобно.
– Да… Я должен позаботиться о месте, но я об этом ничего не знаю, – растерянно произнес Глеб. – Наобум не хочется. Вдруг клоповник какой окажется. У тебя есть что-то приличное на примете?
– Нет, но отелей много разных. Отличаются по цене.
– В нашем случае цена не имеет значения. – Тихо сказал он.
В отеле Глеб слился с четой похотливых кактусов, изображенных на картине, пока дрессированные мальчики занимались оформлением другой пары.
В номере он сел в кресло, положив руки на колени, словно под кабинетом врача в ожидании надписи «входите». Я присела рядом. Пациент не шелохнулся.
– Что-то не так?
– Сейчас… Мне надо прийти в себя… Минутку…
Я нашла на музыкальном центре умиротворяющую музыку, включила мягкий свет, зашторила окно, стараясь двигаться бесшумно, как медсестра в палате непривязанных буйных психов. Глеб следил за моими перемещениями, полуприкрыв глаза. Когда оставалось снять покрывало с кровати и в принципе, можно было идти домой за отсутствием необходимого числа участников процесса, он вдруг поднялся.
– Я готов. – Произнес он, оставшись стоять возле кресла.
– Иди в душ, – напомнила я алгоритм действий.
– Иду. – Послушно ответил он и пошел в душ.
Полилась вода. Я заглянула. Он стоял под душем с закрытыми глазами, опустив руки. Я разделась. Глеб вышел из душа с видом человека, принявшего тяжелое решение.
Я собралась помочь ему и процессу, но он неожиданно резко убрал мои руки. Его лицо, прежде мягкое и нерешительное, исказилось. Он медленно снял очки. Беззащитных глаз за ними не оказалось. Увеличенные, словно эрегированные близорукие глаза светились звериным блеском. Он с силой схватил меня за волосы и проговорил чужим хриплым голосом: