Можжевеловый Холм
Шрифт:
Не сдавайся.
— Ещё один день, верно? Мы продержимся ещё один день, а потом отдохнём на выходных.
Завтра — или уже сегодня — перед тем, как отправиться в отель, я бы потратилась на тройной шот эспрессо в мой латте. Кофеин поможет мне пережить пятницу. А на выходных мы восстановим силы.
Мне нужно было пережить ещё один день.
Первые четыре дня в «Элоизе» пролетели незаметно. В понедельник я занималась бумажной работой и инструктажем. Во вторник я приступила к уборке. После трёх дней чистки, вытирания пыли, работы пылесосом и заправки кроватей у меня болела каждая мышца в теле. Мышцы, о существовании которых я даже не подозревала, кричали.
Но это была хорошая неделя. Конечно, планка хороших дней была не слишком высока, но мы дожили до четверга или пятницы, и это была победа.
Дрейк был ангелом в яслях. Каждый вечер, когда я забирала его, я готовилась к известиям об исключении. Но Дрейк, казалось, приберегал эти приступы на ночь. Для темных часов, когда единственным человеком, который мог услышать его плач, была я.
Вытерев последние слезы, я отошла от окна и продолжила шагать. Его плач казался не таким громким, когда я двигалась.
— Ш-ш-ш, — я тихонько покачивала его, обнимая одной рукой, а другой поглаживала его животик. Возможно, это были газики. Я попробовала капли, прежде чем положить его в кроватку в восемь вечера. Может, дать ему ещё?
Материнство, как я поняла за последние два месяца, было ничем иным, как ритуалом самопроверки.
Я зевнула, глубоко вздохнув. Сил на плачь не осталось. Я позволила своему сыну в одиночку заниматься этим до конца ночи.
— Хочешь попробовать свою соску ещё раз? — спросила я, подойдя к кухонной стойке, где я оставила её раньше. Я пробовала дать её около половины третьего ночи. Он выплюнул её.
— Вот, малыш, — я провела пластиком по его губам, надеясь, что он возьмёт её. Он присосался к ней на секунду, и на эту секунду в лофте стало так тихо, что я смогла услышать свои собственные мысли. Потом соска полетела на пол, и, если бы дети умели говорить, он бы сказал мне, чтобы я засунула эту соску себе в задницу.
Его крики звучали в отрывистом ритме с заминкой каждый раз, когда ему нужно было дышать.
— О, малыш, — мои глаза залило. Очевидно, мои слезы всё-таки не исчезли. — Что я делаю не так?
Стук сотряс дверь, перекрыв шум Дрейка.
Я вскрикнула. Чёрт. Свет снаружи стал ярче. Я была так сосредоточена на ребёнке, что не заметила, как включился свет в спальне Нокса. Я вытерла лицо, изо всех сил стараясь сделать это одной рукой, а затем бросилась к двери, увидев Нокса через маленькое квадратное окошко.
О, он не выглядел счастливым.
Я выдвинула засов и распахнула дверь.
— Мне жаль. Мне так жаль. Я открыла окна, чтобы подышать воздухом, потому что было душно, и даже не подумала, что ты можешь его услышать.
Темные волосы Нокса были взъерошены. Рукава его серой футболки были обрезаны, обнажая мускулистые руки. В лунном свете чернила татуировок почти полностью сливались с его загорелой кожей. Штаны, которые он носил, низко висели на его узкой талии, спускаясь до босых ног.
Он пересёк гравийную дорожку без обуви.
Я сглотнула. Либо у него были очень крепкие ноги, либо он был очень зол. Учитывая напряжение в его челюсти, вероятно, последнее.
— Прости, — я посмотрела на Дрейка, желая, чтобы он остановился. Пожалуйста, остановись. Пять минут. Потом ты сможешь кричать до рассвета. Просто остановись на пять минут.
— Он болен? — Нокс упёр руки в бока.
— У него колики.
Широкая грудь Нокса вздымалась, когда он делал глубокий вдох. Он провёл рукой по заросшей щетиной челюсти, а затем скрестил руки на груди. Боже, у него было много мышц. Хмурое выражение лица только усиливало его привлекательность.
Старая Мемфис всегда была готова поиграть в грязные игры, когда Нокс был рядом. Ей хотелось потянуть длинные пряди волос, завивавшиеся у него на затылке.
Пожалуйста, остановись. Это уже было для меня, а не для Дрейка. Будет время пофантазировать о Ноксе позже, например, когда Дрейку исполнится восемнадцать и он отправится в колледж. Я приберегу этот мысленный образ на то время, когда мой ребёнок не будет кричать, а я не буду плакать. Когда я просплю больше двух часов подряд.
— Он всегда плачет? — спросил Нокс.
— Да, — правда была столь же удручающей, как и ложь. — Я закрою окна.
Нокс опустил взгляд на моего сына, и выражение боли, проступившее на его лице, заставило меня захотеть забраться в машину и уехать далеко-далеко.
— Прости, — прошептала я.
Ноксу. Дрейку.
Ещё одна удручающая правда. Это извинение — всё, что мне оставалось.
Нокс не сказал больше ни слова, пока спускался по лестнице, затем пересёк пространство между гаражом и домом, поморщившись от нескольких шагов по гравию, прежде чем исчезнуть в своём доме.
Поиск квартиры только что переместился на первое место в списке дел.
— Чёрт, — я вышла на лестничную площадку, позволяя прохладному воздуху успокоить румянец на моём лице. — Малыш, нам нужно взять это под контроль. Нас не могут выгнать. Не сейчас.
Дрейк издал ещё один крик, а затем, словно почувствовав моё отчаяние, втянул сбившееся дыхание и закрыл рот.
Я замерла, позволяя ночному воздуху влететь в квартиру. Я затаила дыхание и считала секунды, гадая, сколько это продлится.
Дрейк извивался и хныкал, но потом его глаза закрылись.
Спи. Пожалуйста, спи.
Его грудь сотрясалась от толчков, вызванных столь сильными судорогами. Судороги сотрясали его крошечное тело, но он ещё сильнее вцепился в мои руки и отказался от борьбы.
— Спасибо, — я подняла голову к звёздам. Каждая из них была драгоценным камнем, рассыпанным по чёрному шёлку, покрытому алмазной пылью. Их было так много, больше, чем я когда-либо видела в своей жизни. — Вау.