Мрачный и опасный
Шрифт:
Это был вечер Дня подарков*, и она молилась, чтобы навстречу, не дай Бог, не гнал бы такой же пьяный недоумок на столь же бешеной скорости.
* По английскому обычаю в этот день (второй день Рождества) слуги, почтальоны и посыльные получают подарки.
Она понимала, что Коллин и думать не думает ни о чем подобном. И неудивительно, ведь у подвыпившего человека не только реакции сильно замедляются, но и воображение работает совсем не в ту сторону.
– Может, я поведу? – отчаянно спросила она, слишком
– Ну вот еще! Никто, кроме меня, не сядет за руль моей машины. Ты что, не понимаешь, что это не машина, а мечта коллекционера. Я холю и лелею ее, и вдруг доверю тебе!
– Вмажешься сейчас в дерево, и она станет мечтой старьевщика.
– Ладно, хватит уже, – проворчал он, – поучаешь меня, как малого ребенка. Ты вот и весь вечер посматривала на меня неодобрительно. И всегда ты так. Знаешь, Кэт, иногда ты просто невыносима.
Кэтрин еще сильнее вцепилась в край сиденья. Возможно, она и смотрела на него неодобрительно именно потому, что одобрять в нем вообще было нечего. Она терпеть не могла, когда Коллин начинал пить, быстро становясь громогласным и глупым. По натуре она была человеком слишком спокойным, чтобы пытаться совладать с его буйным поведением. И ненавидела, когда ее зовут Кэт! Коллин, кстати, прекрасно это знал.
А сейчас ей оставалось только напряженно всматриваться в пролетающие улицы и крутые повороты. Вот уже конец парка, вот они промчались под мостом и вылетели на длинную, плохо освещенную дорогу в районе доков, в той части города, где она жила.
Почти уже добрались! Уже скоро! Кое-где на тротуарах виднелись люди, но машин, слава Богу, не было вообще. Однако, хотя сейчас и очень поздно, но кто-то, только-только закончив праздновать Рождество, может лихо выскочить из дверей прямо на мостовую.
Коллин никак не хотел уходить с вечеринки, так что они стали той самой надоедливой последней парой, от которой хозяева уж не знают как и отделаться. Таким вещам Коллин никогда не придавал значения. Да, хорошего во всем этом не наблюдалось. Он как всегда игнорировал ее спокойно сказанные слова, что, мол, пора прощаться, даже принялся жаловаться на нее усталым хозяевам.
Почти добрались. Руки Кэтрин немного расслабились, но она все еще держалась за край сиденья. Пихая езда Коллина и раньше много раз пугала ее, но никогда так сильно, как в этот раз. Нет, в будущем она заведет собственный автомобиль, пусть даже он и не будет мечтой коллекционера. До дома оставалось меньше мили, она положила руки на колени и заставила себя не думать о дороге.
«Кроме меня, никто не сядет за руль моей машины».
Кэтрин ненавидела себя за то, что вверяет свою жизнь такому водителю, неважно, что они помолвлены. Подчас, уверяя себя в том, что все у них будет хорошо, она вдруг задавалась вопросом: а не выжила ли она из ума? При нормальных обстоятельствах Коллин был приятным и добрым. Хотя у нее не было уверенности, что она хочет выйти замуж за человека приятного и доброго, но под действием винных паров превращающегося в полного идиота. Потом, размышляя, она поняла, что Коллин в ее несчастье виноват меньше, чем она сама. Что должно было случиться, то и случилось. Разве она этого не предвидела?
Когда мечта коллекционера, крутанувшись по льду, полетела прямо на темные деревья, Кэтрин даже и не подумала закричать, потому что для нее это не было неожиданностью. Машина потеряла управление, кружась, пробуксовала с одной стороны дороги на другую, и это казалось неизбежным поворотом судьбы.
Мир Кэтрин вплывал в несчастье замедленными кадрами, и единственное, о чем она в тот момент успела подумать, это о своей работе. Никогда больше не рисовать, никогда не встретить восхода солнца, никогда не пройти по высоким травам… Она слышала ужасающий скрежет, звук раздираемого железа. И еще жуткий вопль Коллина.
Он сильно испугался, холодно подумала она. Естественно, ведь ему и в голову никогда не приходило, что такое может случиться именно с ним. Коллин всегда был уверен в себе и собственной неуязвимости. Этакий любимчик Фортуны, которого Кэтрин довелось увидеть в тот самый прискорбный момент, когда колесо Фортуны неумолимо повергает его вниз.
Потом все как-то отдалилось, и крик Коллина, и скрежет – звуки доносились откуда-то снаружи, будто прикрытые от нее жесткой ладонью рока. И сама она, как тряпичная кукла, была заброшена куда-то, и там, куда ее забросили, весь мир заволокло мраком.
Первое, что Кэтрин ощутила, очнувшись, был холод, страшный холод, но она не могла пошевелиться, не могла уйти от этого холода. Одна нога была чем-то зажата, а сама она лежала на льду, на том самом льду, по которому их и принесло к точке удара. Машина опасно нависала над ней; ощущался острый запах бензина. Страх, который оставил ее в момент аварии, теперь возвратился, стоило подумать о пламени. Если оно вспыхнет, она не сможет даже отползти.
– Коллин! – крикнула она, но и сама не услышала своего крика, вернее услышала только какое-то сипение.
В машине его не было. Сквозь пассажирскую дверь Кэтрин видела пустое водительское место. Его отбросило, это ясно. Она с ужасом подумала, что он погиб, лежит мертвый где-то там, под деревьями, на обочине дороги.
– Коллин!
На этот раз она умудрилась позвать его громче и почти сразу услышала стон и шорох движения. Кажется, это у нее за спиной, но голову повернуть она не могла.
– Я разбился, Кэт…
Вновь послышался его стон, теперь ближе, и почти сразу она увидела его. Она испытала огромное облегчение. Он может двигаться. Он не встает, но может передвигаться. Она видела его в лучах света и поняла, что фары все еще горят. Электричество, бензин, огонь!
– Меня зажало! – настоятельно проговорила она. Но он будто и не слышал этого. Он сидел рядом, сжимая голову руками, ей показалось, что он все еще пьян. Даже странно: она слышала, что люди, испытав потрясение или сильный испуг, сразу же трезвеют. Оставалось надеяться, что и с Коллином произойдет нечто подобное.
– Коллин! – Он посмотрел на нее таким мутным взглядом, что все надежды вмиг испарились. – Меня зажало. – Она старалась говорить как можно громче. – Помоги мне выбраться.
– Я все разбил!..