Мракан-сити
Шрифт:
…В одиночной камере томилась черная душа. Черная не от угрызения совести, а от отсутствия ближних, от сплошной, непроглядной занавесы, называемой тоской.
Тоску не вылечишь никакими выписанными доктором лекарствами, никакими беседами со священником и прочими методами. Затяжную тоску, тоску такой стадии, такой формы, можно победить только при появлении в жизни любимого человека, и необязательно парня, того же брата или сестры, или простого друга. Но нет. Узница Антнидаса не хотела нового брата, она все еще не смогла забыть предательство старого…
С утра до ночи узница сидела возле койки и тайно мечтала. Грезить — единственное, чего ей никто не запрещалось делать, да и никто не мог запретить, разве что более сильные препараты, чем те, что она принимает сейчас.
Она днями общалась сама с собой, считая себя для себя лучшей собеседницей. Такое нездоровое состояние, спровоцированное безнадежной обстановкой, длилось уже… несколько лет.
«Помню я свои стенания и вопли души о подобных вещах, которые вовсе не вещи. Помню, как предавалась трауру по никогда не существовавшим в моей жизни друзьям. И все это оказалось полной чепухой. Просто мы не видим некоторые вещи или упорно отказываемся их замечать и брать в расчет. Куда легче страдать и быть никому не нужным, и я это пишу не из злости или желания нахамить самой себе. Просто было и такое…
И не стало…
А в книге «волонтеры вечности» я нашла свой ключик, я переосознала важность своего взгляда на мир. Там так шикарно описан наш мир, и как он на самом деле прекрасен, если идти в него без разрушения себя и окружающего. А люди… от них не нужно ничего ждать. Вообще ничего. Ни того, что они будут друзьями, ни помощи, ни разговоров, ни поддержки, ни обещаний, ни их самих. Порой достаточно того, что ты просто знаешь, что этот человек есть. Или то, что этот человек был. И он всегда с тобой, где бы он ни был. Даже если он вообще никогда не существовал.
Пусть этот таинственный друг продолжает жить во мне. Вечно питать надеждами. От одной, пусть даже ложной мечты, мне становится легче. Как груз с души».
Стук в дверь.
В палату вошел лечащий врач «одинокой узницы».
— Ждите, завтра ваш брат придет, чтобы снова навестить вас.
По лбу Эрне Бартоломью прокатились едва заметные капли пота…
Матераццо не мог выбить из головы маниакальную идею повторно извиниться перед Барбарой. В ходе индивидуального расследования выяснилось, что официантку особо не насиловали, но зато сильно избили. Впрочем, все соучастники преступления были уволены в день выяснения.
Сал редко вел себя правильно. На этот отчасти благородный поступок его побудила не только встреча с Темноком, до смерти напугавшим всех посетителей клуба, в том числе и фейсконтроль, но и что-то вроде пробудившейся в нем совести, к которой сын Гельнандо обращался в трудные минуты.
На улице закапал образующий легкий туман моросящий дождь. Не решаясь позвонить в дверь, возможно, боясь отпора родственников, он долго стоял под окном Барбары с огромным букетом алых роз. Стоял и мок, забив на прическу.
Свет в окнах дома, в котором проживала Лоуренс, прибавлял изюминку ночной картине. Из-за уличного освещения, фонарных столбов, было, скорее, не мрачно, а красиво.
«Буду стоять здесь, пока не вручу цветы. Я хоть и решился помогать дяденьке, создал ложный образ босса, я не такой, как обо мне думают» — парень забивался успокаивающими помышлениями, многочисленными внутренними распрями и нестабильными, как ритм больного сердца, «скачками».
Он так и не решился постучаться…
Через час топтания на одном месте Сал посмотрел на свой уже не очень красивый промокший букет и… надумал выбросить его. Несмотря на обещание не уходить, он автоматически попятился назад и в ту же минуту к нему подскочил незнакомец.
Которого он позже узнал…
— Эй!
— Что тебе? — Сал вспомнил лицо этого человека — новичок из банды Командира.
— Ничего личного — Птенчик вытащил ствол, — Приказано вас ликвидировать — и уже был готов выстрелить, как… кто-то выстрелил в него. Пуля поразила спину и вышла через живот.
Все это случилось столь молниеносно, что Сальваторе застыл. А мгновением позже убили и его — пуля угодила в горло. Выронив потрепанный букет, Жеребец обеими руками схватился за кровоточащую шею, чуть пошатался на тротуаре, потом выглянул на дорогу и…
Попал под проезжающий мимо грузовик. Убийца скрылся в кустах до появления первых свидетелей. Моросящий дождь уже прошел…
Не успев полностью протрезветь, отойти от порочной праздности, Кригер получил еще одно щедрое приглашение — на этот раз в мэрию! Градостроитель проникся воодушевлением прокурора и обещал помочь всем, чем только сможет. Финансами, в конце концов.
Востребованный «юридический мозг» не стал мудрить, а бесхитростно, почти сразу же согласился. Покинув Плазу — самый большой пятизвездочный отель Мракана, Кригер направился к ратуше. Взял такси.
«Скоро я буду самым узнаваемым человеком в этом городе. Поставил задачу и практически добился. Может, поставить задачу стать самым уважаемым в Америке? Или мне это не по зубам? Думаю, мне по зубам все, что только можно разгрызть. А иначе и быть не может. Я же герой» — мысли наглеца, по-другому назвать нельзя, с помощью принятого вина, нежно побулькивающего в желудке, рождались одна за другой.
В Мэрии прокурора приняли как родного, что, впрочем, было нисколько неудивительно, учитывая факт массового ажиотажа в связи с арестом трех десятков опасных сообщников Гарсетти.
— Вы слегка пьяны или мне показалось? Скажите правду! Здесь вам некого стесняться.
— Слегка есть — признался Фредди, — У моего организма выработалась странная реакция на алкоголь. Он дурно влияет на мою, так сказать, иммунную систему.
В кабинете мэра находился интересный человек — Антония Блацковиц. Интересный, но уже немолодой, прославившийся благородным поступком — спасением ребенка от мчащегося кадиллака. Антония, как и любой другой, более-менее высокий мраканид, слышал о бурной деятельности господина Кригера, и, потому что уважал труды честных юристов, жаждал знакомства с ним — с самым честным человеком Мракана, который, по словам впечатлительных присяжных, пойдет на все, но добьется справедливости.