Мстислав Великий
Шрифт:
Сёстры не знали друг друга — Ингеборга родилась, когда Мальфрида была уже взрослой, она плохо помнила крошечную девочку на руках у матери. Та была слишком мала, когда Мальфрида навсегда уехала с Руси. Весть о том, что сёстры оказались замужем за побочными братьями, была принята ими прохладно. И так всё и оставалось бы, но Эйрик внезапно воспылал к Кнуту братской любовью и предложил объединить усилия для борьбы за датский трон.
Кнут с готовностью ухватился за это предложение. Тем более что Ингеборга снова была в тягости и надеялась, что после двух дочерей родится мальчик. Кнут мечтал, что если не он, то его сын будет
Судьба благоволила к королю ободритов. Он продвигался к своей цели так легко и быстро, что уже можно было строить планы на будущее.
Всё началось с гонца, принёсшего какое-то послание. При въезде в замок он показал перстень с печаткой, и его провели прямо в покои короля. Ингеборга случайно увидела гостя — торопливость, с которой он уединился с её мужем, и то, как долго он не выходил из его покоев, встревожили королеву. Еле дождавшись, когда Кнут отпустит гонца, она сама, без предупреждения, вошла к нему.
Король ободритов сидел над пергаментом.
— Что случилось? От кого тебе пришли вести? — с порога спросила Ингеборга.
Кнут не счёл нужным таиться:
— Прибыл гонец от Эйрика Норвежского. Он предлагает военный союз, чтобы захватить корону Дании.
— Это правда? — Ингеборге почему-то стало страшно.
— Читай сама. — Кнут протянул пергамент.
Выучив язык мужа, как свой собственный, — в доме матери говорили кроме латыни на шведском и английском, поэтому подобная наука далась русской княжне легко, — Ингеборга тем не менее читала плохо, с трудом разбирая буквы. Поэтому она потратила некоторое время, чтобы не только прочесть, но и осмыслить послание.
— Он зовёт меня встретиться и обсудить совместные действия, — сказал Кнут, на всякий случай переводя для жены грамоту.
— Ты поедешь?
— Да. Такой шанс нельзя упускать.
— Кнут, не делай этого! — покачала головой Ингеборга.
— Почему?
— Я боюсь. Я не верю Эйрику. Он обманет тебя.
— С чего это вдруг? Мы пусть и не родные, но братья. И ты сама говорила, что за ним замужем твоя сестра. Он не причинит вреда своему родичу!
— Кнут! — Ингеборга умоляюще сложила руки. — Послушай меня! Я всегда верила тебе, что бы ты ни сделал и ни сказал, но поверь один раз и мне. У нас на Руси бывало и похуже. Вспомни прошедшие века! Брат убивал брата, как Святополк Окаянный — Бориса и Глеба. Брат слепил брата, как Святополк Киевский — Василька. Брат заточал брата в поруб — и тому множество свидетельств. А сколько раз шли войной, сгоняли со столов и высылали!.. И спорили они не из-за земли — у каждого был свой удел. А тут — корона Дании. Не хочет ли Эйрик избавиться от тебя, потому что ты сильнее его и ближе к короне, чем он?
Кнут задумался. Его жена была в курсе всех дел мужа, ибо король ободритов, сам наполовину бодрич по матери, не считал нужным скрывать что-либо. Но сейчас он пожалел, что жена взяла слишком много воли.
— Я не могу не поехать, — сказал он. — Если я останусь, Эйрик решит, что я струсил. Он считает меня сильным — что ж, я буду сильным. Я покажу ему, что такое настоящая сила!
— Кнут!
— Решено, Ингеборга. Я еду. И горе Эйрику, если он задумал дурное. Но ты, — король подошёл к королеве, обнял её за плечи, — если боишься, уезжай.
— Куда?
— Не знаю. Хочешь, на Русь, к отцу. Потому что если вдруг я...
Ингеборга застонала, качая головой. Она не подозревала, что борьба за власть захватила мужа настолько сильно, что ради призрака короны он готов рискнуть жизнью не только своей, но жены, дочерей и ещё не родившегося сына. Стремясь всеми силами оградить его от беды и внушить веру в лучшее, она лихорадочно зашептала:
— Я останусь. Никуда не уеду.
— Ингеборга, — Кнут поцеловал жену в мокрые ресницы, — надо. Ты должна уехать.
— Зачем? куда?
— Я уже говорил — в Киев, к отцу.
Молодая королева отпрянула:
— Ты отсылаешь меня? Я тебе мешаю?
Да, она мешала. Но не тем, что лезла в мужские дела со своими советами. Ингеборга не подозревала, насколько страшна борьба вокруг датской короны. Кнут решился на отчаянный шаг и хотел оградить жену и дочерей от беды, которая могла стрястись с ним самим.
— Так надо, Ингеборга, — только и сказал он. — Ты мне веришь? Я всё это делаю для блага тебя и нашего сына.
Молодая королева опустила голову. Грудь сдавили рыдания.
— Хорошо, Кнут, — прошептала она. — Я сделаю, как ты хочешь. Но, боюсь, это не принесёт радости нам обоим.
Несколько дней спустя кортеж королевы покинул Любек. Сидя в удобном, мягком возке, который предохранял от тряски её чрево, Ингеборга долго смотрела назад, на ставшие такими близкими стены города. Король Кнут некоторое время провожал свою королеву, но на первом повороте остановился и вскинул руку в кожаной перчатке. Ингеборга махнула рукой в ответ. Кнут прижал руку к губам, к сердцу и снова поднял её, словно посылая жене последний привет.
Сердце королевы сжалось от дурного предчувствия. Она откинулась на спинку возка и дала волю слезам.
7
Нынешний год был нерадостен для Руси. Прошлой зимой Мстислав Владимирич, едва передохнув от половецких выходов и усмирения своих князей, решил помочь старшему сыну Всеволоду в его непрестанной борьбе против дикой литвы. Объединившись с новгородцами, кияне прошлись по литовским городам и весям вдоль и поперёк. Великий князь вспомнил молодость, как ходил на Очелу и брал Медвежью Голову. В походе он снова был молод и не замечал подкрадывающихся недугов. Но на обратном пути, когда шли покорёнными землями, отягощённые завоёванным добром и полоном, подсчитывая удачные барыши, Мстиславу Владимиричу внезапно стало худо. Усталость брала своё. Сердце болело и рвалось в груди. Опасаясь за жизнь великого князя, дружина оторвалась от основного войска киян и пошла короткой дорогой, спеша до распутицы довезти Мстислава до русских земель.
Довезли, и в дороге великий князь сумел отлежаться и прийти в себя, но на предоставленных самим себе киян напали литовцы, мстя за разорённые дома. Нападения никто не ждал — литовцы как с неба свалились. Лишь численный перевес не позволил им одержать победу, но всё равно — отбили большую часть полона и добычи. Многие кияне лишились жизни. И вместо радостной победы в стольном граде царили скорбь и уныние. Победы над половцами приучили русских чувствовать свою силу и неуязвимость, посему это поражение казалось ещё горше.