Мстислав Великий
Шрифт:
Младшие братья с некоторым удивлением смотрели на старшего. Спокойно-печальный на похоронах и поминках отца, Мстислав сидел на золотом столе гордый и полный силы. И хотя в тёмных волосах и бороде его серебрились первые белые нити, но у кого их не было — тот же Вячеслав, хоть и намного моложе, был почти седой. Годы не коснулись только Андрея, и он, словно стесняясь своей молодости, забился в дальний угол. Самый младший из братьев, он был моложе даже Всеволода Мстиславича и понимал, что в дележе отцовского достояния его черёд — последний.
— Братья и дети мои, — начал Мстислав, озирая
Мстислав посмотрел на Всеволода Новгородского, и остальные князья невольно оборотились в его сторону. Одни с пониманием, другие — с завистью.
— У каждого из нас есть своя доля в отцовском наследии, — продолжал Мстислав — И каждый да будет держать отчину свою, сохраняя и передавая детям. Мне отец оставил Киев и Белгород со всеми землями, да Минск, да ещё Смоленск...
— Как — Смоленск? — не выдержал Вячеслав. — Отец меня в Смоленске посадил! Куда же я пойду?
— Наказывал мне отец отдать тебе Туров, ибо умер владелец его Ярославец Святополчич и осталось сие княжество без главы. Прочим потомкам Святополка Изяславича остались в кормление те города, где они сидят сейчас, — Вячеславу Ярославичу и брату его Юрию Клецк, меньшим Святополчичам, Изяславу и Брячиславу, — Пинск. А тебе, Вячеслав, Туров с городами и пригородами.
Хоть и стоял Смоленск на торговых путях, но был затерян в лесных дебрях и далёк от Киева.
— А в Смоленск отправляю я сына своего Ростислава.
Молодой княжич расправил плечи и свысока оглядел братьев и дядьёв.
— Всеволод воротится в Новгород, ибо как я, старший сын, сидел в нём при отце своём, так и при мне пущай сидит мой старший сын на его столе, — говорил Мстислав. — Что же до тебя, Изяслав, — он повернулся ко второму сыну, — то как брат мой Ярополк был при отце нашем, так и ты будешь при мне.
Изяслав улыбнулся. За то время, что отец его прожил князем Белгорода, успел он показать себя настоящим воином, словно в нём и впрямь воскрес дух Изяслава Владимирича, павшего совсем юным в первом в своей жизни бою.
— Ваши же вотчины, братья мои, я оставлю вам, — завершил свою речь Мстислав. — Ярополку — Переяславль, беречь окраины земли от поганых половцев. Андрею — Владимир-Волынский, ибо сумел он в бою отстоять этот город. Юрию — Залесье с городами и пригородами. И да будет так до скончания века. А на сем, братья, поцелуем крест, чтобы друг за друга стоять, а ещё крепче — за Русскую землю.
Братья горячо выказали согласие — каждый был по-своему доволен тем, что остаётся на своём столе. И только Юрий задиристо вскинул голову:
— Мстислав! А как же Киев? Если ты сидел в Новгороде наследником при отце, а Всеволод, твой сын, сядет в Новгороде как твой наследник, то выходит, что после тебя Всеволод и наследует великое княжение?
Мстислав глянул на братьев и сыновей. Лета его подходили к пятидесяти, Юрий моложе почти на двадцать лет, Андрей — так на все двадцать пять. Он смутился, но на помощь старшему брату бросился Ярополк:
— Что это ты, Гюргий, раньше времени брата хоронишь? Как время приспеет, там и будет видно, кому наследовать Киев!
— По Русской Правде поступим, — опомнившись, сказал Мстислав. — Все мы единого отца дети, единого деда внуки. Никто обижен не будет!
Он умолчал, а его братья не вспомнили, что были и другие — внуки того же деда, но отнюдь не сыновья Владимира Мономаха.
Вскоре после вокняжения Мстислава Ярополку пришлось спешно скакать в Переяславль. Половцы, прослышав о смерти Мономаха, к которому питали страх и неприязнь, решили, что Русь погружена в скорбь и уныние, у людей всё валится из рук, значит, можно прийти и забрать всё, что плохо лежит, заодно отомстив за многолетние унижения. Однако с приграничной заставы успели послать гонца в Переяславль. И хотя вся застава полегла под стрелами и саблями поганых, гонец донёс злую весть до переяславльского князя.
Ярополк собрал полки. Мстислав отправил с ним и киевскую дружину под началом сына Изяслава. Вдвоём два князя ударили на поганых, и те были вынуждены спасаться в степи.
Летом начали разъезжаться по своим уделам и остальные братья. Первым отбыл Вячеслав — ему надлежало собраться, проститься с народом и боярами и вместе с семьёй перебраться в Туров, чтобы уступить стол Ростиславу Мономашичу. Высокий, стройный, худощавый, тот казался моложе своих лет, предвкушая самостоятельное княжение, волновался и пребывал в нетерпении и не выдержал — уехал вместе с Вячеславом, чтобы пораньше вступить в права княжения. Следом за ним восвояси отправились Андрей и Юрий.
Проводив братьев, Мстислав отправился в любимый отцом Выдубицкий монастырь. Старинный друг и собеседник Мономаха игумен Сильвестр недавно умер, но сменивший его игумен Степан встретил нового киевского князя с почётом. Перед князем и его спутниками распахнули ворота на обе стороны, и игумен вышел на двор.
— Радость великая к нам случилась, — провозгласил он. — Рады видеть дорогого гостя. Входи, князь! Входи!
Первым делом Мстислав завернул к церкви, долго молился, стоял на коленях, слушая внутренний голос и любуясь на лики святых и великомучеников. Бояре сопели рядом, чуть в стороне, чтобы не смущать князя, изредка, наблюдая за ним, крестились. Немногие соблюдали истинное благочестие, и кое-кто вздохнул с облегчением, когда Мстислав наконец поднялся с колен и проследовал в келью к игумену.
На беседу сошлись после угощения. Поскольку был Петров пост, потчевали капустой и бобами. Для князя и бояр выставили монастырский мёд, но Мстислав, желая показать, что он благочестив, как отец, отказался, предпочтя простую воду.
Игумен Степан был дородный, осанистый мужчина, чей бас, когда он гневался или читал литургию, проникал в самые закоулки собора или разлетался по улице. В келье он присел у окна, привалясь к стене и отдуваясь, ибо страдал чревоугодием и даже пустую капусту ел с отменным аппетитом.