Мстислав
Шрифт:
– А нипочто, болярин. С псиной дури.
– Ну, ну, доглядай в оба.
– И, потоптавшись, ушёл.
И снова лежит Димитрий на перине, ворочается. Не утаивает ли киевский тиун от него, боярина? Блюдёт ли боярское добро? Вздыхает тяжко. Как проведать о том? Далеко Киев от Тмутаракани.
В клети темно и зябко. Ночами из подполья выползают мыши. Их много. Они мечутся по клети, ворошатся в охапке перетёртой соломы, на которой спят Обадий и Байбух.
Вот уже лето минуло с той поры, как по велению князя Мстислава кинули их в клеть. Обадий теряется, откуда мог проведать
Как выполнить наказ кагана? У Обадия на душе неспокойно. Он сидит, поджав под себя ноги, и думает; Старшина хазарских гостей знает, что хазарские купцы; живущие в Тмутаракани, уже просили за него князя, но Мстислав остался непреклонным.
Отказался князь выпустить и Байбуха, сказав:
Будем судить их княжьим судом.
Теперь старшина хазарских гостей со дня на день дожидался суда. Пуще всего опасался Обадий, чтобы не стали пытать их. Боялся, что не выдержит Байбух и повинится во всём. При мысли об этом он ругал себя за то, что открылся в ту ночь сыну. Не думал живу остаться, вот и выложил тайну. Обадий пнул ногой лежащего в углу Байбуха:
– Допрос учинят, молчи.
Байбух кивнул и снова завалился на солому.
Но князь почему-то не призывал их на суд. Потом слышали, что нынче Мстиславу не до них, женится он.
И закралось у Обадия сомнение: может, и неведомо Мстиславу, по какому делу ездили они в Итиль, а бросили их сюда по подозрению? Либо забыл о них князь?
Но Мстислав всё помнил. Тогда Путята в дороге, подслушав тайну хазарских купцов, скрыл её от всех. И, только возвратившись в Тмутаракань, поведал о замысле кагана князю. Мстислав велел кинуть Обадия и Байбуха в клеть и приставить к ним надёжный караул. А паче всего, чтобы никто с ними не вёл никаких речей.
И с судом Мстислав не торопился. К чему раньше времени другим тайну узнавать? Довольно, если о ней станет известно императору Василию, которого Мстислав думал склонить на свою сторону в борьбе с хазарами.
А о том, что Василий будет с Тмутараканью в этом деле заодно, Мстислав не сомневался. Ведь хазарский каган подбивал против Византии корсунского катапана и помощь ему в том обещал.
Нет, пока ещё не пришла пора судить хазарского гостя Обадия. Пусть каган думает, что он в Корсуни выполняет его наказ. А той порой Мстиславово посольство в Константинополь сплавает.
4
Неделя в хлопотах пролетела незаметно. С первыми петухами поднимался Савва и ложился, когда расходился шумный торг. Надобно всё успеть: и сбыть привезённые меха, и закупить иноземного шелка. Да ещё послушать, что говорят корсуняне. Не будет ли речей, какие интересуют князя Мстислава?
Но люд о том молчал, и Савва стал подумывать, уж не досужие то домыслы о сговоре хазар с корсунянами.
С этими сомнениями и пришёл он к золотых дел мастеру. Солнце уже зашло, и в мастерской сумрачно. Босой, в рубахе навыпуск, мастер колод от соснового полена лучины. Савва уселся на скамью, молча принялся наблюдать, как одна за другой отскакивают лучины и тает полено. Вот мастер закончил, положил на верстак нож.
– Тот слух, с которым ты тогда ко мне явился, верный. Стратиг Георгий замыслил Херсонесскую фему от Византии отложить, чтоб царствовать без императора. И ещё, что сказала мне жена магистра Клавдия, Цуло к кагану послов слать будет. Остерегается, что базилевс пошлёт противу него воинов, и хочет помощью хазар заручиться. О том и скажи князю Мстиславу. И ещё, Георгий пока втайне всё творит, чтоб о том базилевс Василий не проведал.
– Про всё то я скажу князю. А ты продолжай выведывать. Как прослышишь что новое, запомни. Князь за твою службу добром воздаст…
К гостиному двору Савва добрался в потёмках, петляя в узких улицах, с трудом минуя лужи. Савве почему-то пришло на ум, что не будь Давид старшиной русских купцов в Тмутаракани, не послал бы его Мстислав в Корсунь. Князь доверился Савве оттого, что Давид указал на него.
Брызгая грязью, прошёл караул. Греческие воины, вооружённые лёгкими копьями и мечами, освещали факелами дорогу, то и дело выкрикивая:
– Уже ночь! Спать пора!
Запоздалый купец закрывал свою лавку, стучал тяжёлыми ставнями. Дождь пустился сильнее, и Савва, запахнувшись в корзно, заспешил на гостиный двор.
Из распахнутого оконца горенки Добронраве видно море. Оно совсем рядом, стоит выйти из княжьего терема, спуститься по узкой тропинке с обрыва - и море вот тебе. Через этот узкий рукав пресное Сурожское море выплёскивает свои воды в Русское.
Добронрава могла часами стоять у оконца, смотреть, в распущенные паруса ладей у берега, на белеющие мазанки в Корчеве. А пуще всего любила, как в непогоду гоняло море волны, било с рёвом о берег и во все стороны разлетались брызги.
Иногда Добронрава, забыв о том, что она княгиня, заплывала далеко в море, а потом наперекор волнам гнала чёлн к пристани.
Бояре брюзжали.
– Достойно ли то княгини! Прыгает, что те коза.
А тмутараканцы посмеивались:
– Храбра княгиня наша. Был бы князь под стать княгине.
– Сказывают, Мстислав храбр.
– Поглядим в деле. Допрежь о том говорить нечего…
Добронрава смотрит, как за море закатывается солнце. Ярко-огненный шар уже опустился в воду.
За спиной раздались быстрые шаги. Добронрава узнавала их из всех. Она резко обернулась и встретилась глазами с Мстиславом.
– Из Корсуни весть. Что Путята расслышал, правдой оказалось. У Бусы на уме Тмутаракань вернуть.
Добронрава положила руки Мстиславу на плечи, сказала спокойно:
– Не печалься, разве у хазар такая сила, как у тебя?
Мстислав нахмурился:
– Буса расчёт держит на корсунских греков. Ежели Цуло пошлёт свой флот на Тмутаракань, а хазары с суши подступят, вот чего остерегаться надо. Кабы не Святополково коварство, послал бы я гонца в Киев за помощью, да теперь о том и не мысли. Братняя кровь пролилась, и, чую, прольётся ещё немало, когда Ярослав на Святополка войной пойдёт, и я в том Ярославову руку держу. Надобно было б помочь ему Святополка покарать, да у меня иные заботы. Меня хазары тревожат, нам Тмутаракань нельзя оставить… Против же хазар с корсунянами, я мыслю, нам удастся союзом с Византией заручиться. Подождём, что Давид из Царьграда привезёт, чем порадует.