Мститель
Шрифт:
– Русского царя, дедушка?
– Да, раз мы тут живем, значит, русского царя…
– А я слышал, что царь большой враг евреев и делает нам много бед, и что все цари были нашими врагами!
Дед усмехнулся, обнажив из-под седых усов крепкие, несмотря на возраст, зубы.
– Ну, скажешь тоже… Не все цари одинаковые. Были разные цари… Но, конечно, многие очень не любили нас… Но мы все равно должны делать, что от нас зависит, и то, к чему призывают нас наши учителя… Надо быть законопослушными подданными и отдавать свой долг стране, в которой мы живём и которая стала для нас прибежищем…
Лицо деда было очень добрым. Он улыбался.
– А если мы этого не будем делать, то может так случиться, что наше положение станет ещё хуже, чем оно есть. И начнут нас обвинять во всех грехах, и получится, что мы сами навлечём на себя многие беды. Ну, а то, что,
– Подойди сюда… Вот, читай… «Взглянул Иаков и увидел, и вот идет Исав, и с ним четыреста человек…. А сам пошел пред ними и поклонился до земли семь раз, подходя к брату своему [2] ». Видишь, как поступил праотец наш? Он поступил мудро. Он не дал своей гордости затмить ему разум. Он дал подарки большие брату своему и поклонился ему семь раз. А далее Иаков назвал Исава словами «господин мой [3] ». И это вечный урок всем нам, евреям, потомкам Иакова. Мы должны быть гибче и умнее. Мы должны принимать власть нашего брата Исава и поклониться ему семь раз, и признать его господином над нами.
2
Библия, Бытие 33:1.
3
Библия, Бытие 33:8.
Внук внимательно посмотрел на деда и спросил:
– Навсегда, деда, его надо признать господином?
Дед тяжело вздохнул, погладил свою большую седую бороду и сказал:
– Нет, внук мой. Нет! Слава Б-гу, что не навсегда… Лишь до тех пор, пока не вспомнит о нас Г-дь Б-г Израилев, и не освободит нас из этого изгнания. Тогда не будет над нами царей из других народов, а лишь Г-дь будет царем нашим… А пока мы должны следовать тому, что написано…
Вдруг резкий удар грома разбудил Виктора. Он вздрогнул, открыл глаза, встал, потянулся и посмотрел на зеленую мокрую траву.
– Да, это точно, дедушка, ты прав, я всегда так и жил, чтобы тебе не было за меня стыдно. Всегда был законопослушным и отдавал свой долг стране, в которой живу… России…
Он медленно подошел к стоявшей у кровати тумбочки, выдвинул ящик и достал полученное утром письмо. Виктор еще не успел его прочесть, так как ждал спокойного момента, когда ничто не будет отвлекать от чтения. Большой конверт из дорогой бумаги пришел из далекого Парижа. Красивая заграничная марка и почтовые штемпели Франции и России. Письмо это было от двоюродного брата Виктора, Шоломa. Неевреи жe называли eгo Самуилом.
На конверте так и было написано: от Самуила Шварц-бурда [4] . Виктор достал нож, аккуратно вскрыл конверт и, сев у окна, принялся читать:
«Здравствуй, дорогой мой Авигдор!
Надеюсь, что мое письмо застанет тебя живым и здоровым, бодрым и оптимистичным, несмотря на все ужасы этой проклятой войны, которой пока что еще нет ни конца, ни края… Как ты там? Тысячу лет от тебя ничего не слышал, а твое последнее письмо пришло лишь в марте, хотя ты всегда писал мне исправно. Проклятые времена! Даже почта работает кое-как!
Мы с тобой, как никто другой, знаем, что это такое, и хлебнули этой войны с лихвой… Как ты помнишь, я, как и ты, с самого начала воевал на этой войне. Несмотря на то, что тебя война застала в России, а меня во Франции, куда я переехал жить, мечтая лишь о том, чтобы подальше убежать от столь ненавистного мне царского режима. Я оказался в Париже, и думал, что здесь я обрету покой. Так и было вначале. Париж! Я всегда мечтал об этом великом и свободном городе романтиков! Город Дюма, Золя, Мопассана, импрессионистов!
И тут, как гром среди ясного неба, началась эта война! И я не мог больше работать часовщиком, и пошел добровольцем во французскую армию, как ты знаешь, для борьбы с германским империализмом. Как только война началась, в 1914 году я вместе с братом вступил во Французский Иностранный Легион (Legion etrangere), где и воевал в составе 363-го пехотного полка (363e regiment dinfanterie), о чем ты прекрасно знаешь. Участвовал со своим полком во всех боевых действиях на протяжении долгих трёх лет. Я многократно писал тебе об этом, но что-то вновь нахлынули воспоминания… Я не прятался и не хитрил.
4
Шварцбурд – идишское произношение оригинальной немецкой фамилии Шварцбард. В переводе – «черная борода». Многие европейские евреи раньше жили в Германии, где и получили свои фамилии.
Кстати, похвастаюсь! Ты еще этого не знаешь! Я стал кавалером ордена Боевого креста (Croix de guerre), а это высшая награда легиона! Поэтому с тебя поздравление! После тяжёлого ранения в ходе битвы на Сомме и лечения – я был демобилизован и вернулся в Париж, к жене.
Сейчас я думаю о возвращении на Родину, в новую, революционную Россию! Как давно я уже не был дома, в Малороссии… Сколько лет не видел отца и мамы, сестер и братьев! Все-таки Франция – это не моя земля, не мое место… А сейчас смотри, какие великие события потрясли Российскую империю! Февральская революция! Свободы! Какие великие перспективы открываются для всех людей, и в особенности для нас, евреев! Мы наконец-то можем вырваться из клетки притеснений, пересечь черту оседлости, дискриминации и погромов!
Ярмо царизма сброшено навсегда, и я чувствую, что возврата назад уже не будет никогда! Народ, вкусивший свободу, никогда не вернется добровольно в клетку! Надеюсь и хочу верить, что ты тоже изменил свои устаревшие взгляды и осознал, что стране нужен другой вектор развития!
И хотя у нас с тобой всегда были разные, а зачастую и противоположные взгляды на политику, я думаю, ты не сможешь не признать всех плюсов, которые с собой принесла революция!
Я планирую ехать к отцу, в Балту. Думаю, что я приеду туда не раньше конца осени. Приезжай и ты туда. Надеюсь, что скоро мы уже увидимся, дорогой мой кузен! Напиши мне, пожалуйста, как тебя найти и куда тебе писать письма. Обнимаю тебя дорогой мой!
Твой брат Шолом».
Виктор сложил письмо и вложил его в конверт. Он печально улыбнулся и сказал:
– Мой дорогой брат, ты так и остался революционным мечтателем, требующим от меня нарушения присяги…
Виктор подошел к тумбочке, открыл ящик и положил письмо назад.
– Кукуешь, Витька? – раздался звонкий голос капитана Блинова.
Виктор поднял глаза и увидел веселое круглое лицо своего друга. Крепкий, коренастый сибиряк вошел в комнату и, сняв фуражку, сел на кровать.
– На улице льет, как из ведра! А ты тут один, скучаешь? Эх, выпить бы! У тебя есть что-нибудь?
– Коньяку хочешь, Паш?
– Спрашиваешь!
И Блинов присвистнул, увидев дорогую бутылку французского коньяка.
– Живут же некоторые! Умеешь жить, Витя! И мадам у тебя что надо, и коньяк всегда водится! Где бокалы?
– Бокалы я принесу, Паша, а вот мадам её всё-таки не надо называть. Я же тебя не раз просил об этом.
– Ладно, ладно! Не буду! Неси уже, романтик! А то муторно на душе как-то… День ото дня ситуация все хуже. Уже тошнит от всего этого бардака! Все хуже и хуже дела наши! Развал на фронте, Витя! Развал в душах! Развал во всем! Что же со страной происходит, что? Все гибнет, Витя! Все! Нужна сильная рука! Не может народ наш без сильного хозяина! Давай, родной, не мешкай! Наливай!
Виктор откупорил бутылку и разлил коньяк по пузатым бокалам.
– Дай тебе Бог, Витя! Да и мне с тобой вместе! Куда катимся, не знаю! Но, чувствую, что ненадолго меня здесь хватит. Не могу я больше терпеть этот революционный бред! Ну, будем здоровы!
Виктор кивнул. Они чокнулись и выпили. Коньяк был выдержанным и показался удивительно вкусным, как отголосок той, довоенной, безмятежной жизни.
– А я ж про закуску и забыл совсем! У меня есть колбаса и свежая булка!
– Неси, неси! Чего ж, зажал-то? Конечно!