Мстители гетто
Шрифт:
Большую помощь мы оказали и известному белорусскому композитору Крошнеру. Но и ему не суждено было выздороветь, — гитлеровцы пристрелили его в больнице.
Нам часто приходилось помогать товарищам, которые не смогли добраться до партизанских отрядов. Доктор Марголин по дороге отморозил себе ноги. Ему пришлось ампутировать несколько пальцев. В течение многих месяцев мы помогали ему чем могли, как и многим другим.
Городской комитет знал, каким влиянием мы пользуемся среди медиков. В одно зимнее утро к нам явилась группа товарищей — русских и белоруссов. Слепой бы узнал, что это «лесные братья». Им требовалась неотложная медицинская помощь. Условия в лесу были тогда таковы, что более или менее долговременных партизанских баз не было, медицинские работники в отрядах попадались редко. И городской комитет распределил группы партизан, пробравшихся в город в поисках медицинской помощи, среди различных учреждений, в которых имелись проверенные люди. На нашу долю досталась группа в двадцать человек. Личная комната д-ра Кулика в больнице была превращена в амбулаторию, где оказывали неотложную помощь тем, кто мог держаться на ногах или нуждался в несложных хирургических операциях. Хуже обстояло дело с тяжело раненными
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы получили от Славека категорическое указание взять на себя непосредственное руководство группой людей в юденрате. До этого момента, как уже упоминалось, связь с работниками юденрата поддерживалась непосредственно городским комитетом. Мы были этому очень рады. В случае, если бы среди работников юденрата оказались враждебные элементы, они городскому комитету, находящемуся вне гетто, никакого вреда причинить не могли, но нам, живущим в гетто, это грозило бы полным провалом. Между тем у нас были основания относиться с подозрением к юденратской среде: там вращались весьма сомнительные типы, которые из еврейского горя и нужды извлекали доходы. Там были также субъекты, связанные с полицией и с гестапо. Несколько раз мы отговаривали Славека от передачи нам руководства группой в юденрате, однако, когда директива была передана нам в категорической форме, мы приняли это руководство. К организованной группе в юденрате принадлежал Илья Мушкин — председатель юденрата, который к тому времени оказывал уже значительную помощь как отдельным партизанским отрядам, так и тем группам в гетто, которые уходили к партизанам. Из предосторожности договорились, что встречаться с ним мы будем лишь в экстренных случаях, а сноситься будем через наших связных. К этой же группе принадлежали заведующий хозяйственным отделом юденрата Гирш Рудицер, руководитель охраны порядка (милиции) гетто — Зяма Серебрянский, начальник второго участка охраны порядка (на Республиканской улице) М. Тульский, заведующий жилищным отделом при юденрате — режиссер Дольский и заведующий мастерскими — Гольдин. При встречах с этими людьми мы каждому из них поручали определенное задание: что нужно сделать для партизанского движения и что — для населения гетто. Гирш Рудицер вместе с Гольдиным должны были обеспечить партизанские отряды одеждой и обувью. Часто, когда заказ того или иного отряда не мог быть выполнен немедленно, мы через белорусских товарищей отправляли на рынок партию мыла (которое вырабатывалось в гетто) и на вырученные деньги тут же закупали соль, сапоги, белье и т. п. Рудицер должен был также установить связь с тюремной администрацией, при помощи которой — за вознаграждение — можно было вызволить нужных людей из вражеских рук. Это удавалось нам до тех пор, пока тюрьма не перешла в непосредственное ведение гестапо. Зяма Серебрянский по нашим указаниям устроил ряд подпольных работников (Шмуэля Каждана, Зяму Окуня и др.) на службу в охрану порядка, чтобы дать им возможность более свободного передвижения по гетто. Зяма Серебрянский должен был также следить за тем, чтобы конфискованное в гетто имущество (а конфискации происходили очень часто) попадало не к немцам, а в партизанские отряды. На его обязанности лежало и обезвреживание враждебных народу и провокационных элементов. С его помощью с еврейской биржи труда был удален взяточник Ришелевский, который причинял немало горя евреям из рабочих колонн. У М. Тульского было задание обеспечивать необходимую охрану при вывозе из гетто узлов с вещами для партизан. Дольский находил для нас нелегальные квартиры и добывал подложные документы (удостоверения специалистов и т. п.). Все они имели, кроме того, еще одну общую задачу: ежедневно информировать нас обо всем, что им удавалось узнать при личных встречах с немецкими властями. На основании этих сведений мы часто имели возможность предупреждать людей, которых разыскивали, что им следует заблаговременно исчезнуть. Мы знали также о немецких распоряжениях до их опубликования и таким образом имели возможность во-время принимать решения и контрмеры.
Эти люди из юденрата, каждый на своем месте, выполняли наши распоряжения, — кто смело, кто менее решительно, — и почти каждый из них пользовался нашим доверием. Только к одному из них мы относились несколько сдержанно — к М. Тульскому. Наша связистка из концлагеря на Широкой улице сообщила, что накануне бойни 7 ноября, когда членов юденрата увезли в концлагерь, поведение Тульского внушало подозрение. Он все время поддерживал тесную связь с гестаповским мерзавцем Городецким и вел себя провокационно в отношении остальных евреев, бывших с ним в лагере. И хотя Тульский дисциплинированно выполнял все наши распоряжения (у него на участке мы имели людей, следивших за ним), он все же никогда нашим полным доверием не пользовался. Он почему-то ежедневно искал встречи с нами. Узнав, что нас можно увидеть чаще всего в котельной больницы, он стал там частым гостем. Это не могло не вызывать у нас подозрений. Из-за Тульского нам пришлось ликвидировать нашу штаб-квартиру в «кочегарке», которая так верно служила нам в первые месяцы подполья в гетто.
IX. ЕДИНСТВЕННЫЙ ВЫХОД — ВООРУЖЕННАЯ БОРЬБА!
Проводя широко разветвленную и многостороннюю подпольную работу в гетто, мы никогда не забывали своей основной задачи: вывести боеспособных людей в лес — в партизанские отряды. Через городской комитет мы добились того, что к белорусским группам, которые систематически уходили из города в партизанские отряды, присоединялись группы из гетто. Еженедельно из гетто отправлялись товарищи, которые на явочных пунктах (главным образом, на Сторожевском рынке) встречались с проводниками и оттуда уходили непосредственно на партизанские базы. Группы, как уже упоминалось, составлялись секретарями «десятков», которые лично отвечали
В то время можно было еще уходить из гетто без особых трудностей. Намеченные к отправке товарищи обычно присоединялись к рабочей колонне (строгого контроля тогда еще не было), по пути срывали с себя желтые заплаты и исчезали в боковой улочке, а затем добирались до сборного пункта. Все наши товарищи в гетто получали пароль и явочный знак, по которому постоянно дежуривший член городского комитету узнавал пришедшего из гетто.
Мы часто жаловались комитету на то, что не имеем возможности отправлять в отряды достаточное количество людей. В ответ на эти жалобы комитет связал нас с подпольной организацией железнодорожников, во главе которой стоял тов. Кузнецов (впоследствии — комиссар партизанской бригады имени Воронянского). Железнодорожники прятали наших людей на тендерах, в паровозах и довозили их до станции, расположенной недалеко от партизанской базы. Так из Минского гетто в партизанские отряды было переправлено свыше 500 человек.
Чем больше людей уходило из гетто в лес, тем сильнее было стремление оставшихся как можно скорее попасть в партизанский отряд. Но мы не были в состоянии удовлетворять желание всех советских патриотов, рвавшихся к непосредственной вооруженной борьбе. Мы беспрестанно требовали и просили у комитета, и нам удавалось увеличить число партизанских групп. Уже не отдельные товарищи, а десятки, группы уходили в леса, Комитет предупредил, что в его распоряжении нет достаточного количества проводников, что нам придется ограничиваться только устно переданным маршрутом. Мы были вынуждены согласиться, хотя часто это приводило к катастрофам. На условленных местах наши люди иногда не находили представителей отрядов. Кругом — вражеские гарнизоны, и достаточно было малейшего слуха, что тут или там бродит группа евреев, чтобы немедленно появился гитлеровский карательный отряд. Наши люди были недостаточно вооружены, — что может револьвер против автомата или пулемета! Были единичные случаи, когда наши люди отступали перед трудностями и возвращались в гетто. Так было с Г. Фридманом и М. Ароцкером, которым пришлось несколько суток дожидаться в лесу, пока придут белорусские партизаны. Не дождавшись, они вернулись в гетто.
Мы стали производить более тщательный отбор кандидатов. Вернувшимся же мы сказали, что только героической борьбой они смогут смыть с себя позорное пятно дезертирства. Впоследствии в непосредственном бою с врагом они смыли с себя пятно, пав смертью храбрых, как преданные бойцы партизанского движения.
Массовый уход в ряды партизан положил отпечаток на всю жизнь в гетто. Люди перестали соблюдать элементарные правила конспирации, собирались и отмечали в компании уход в лес, хвастались своим оружием. Мы предупреждали, что это может привести к катастрофе, но наши предостережения оставались безрезультатными до тех пор, пока мы и в самом деле не получили удара от врага (хотя удар этот и не был прямым следствием массового ухода в лес).
Арестовали Илью Мушкина. Не зная причины, мы приказали всем, кто был с нами связан, уйти поглубже в подполье. Нашим людям в юденрате мы выдали подложные паспорта — кого превратили в русского, кого в татарина или караима, чтобы они во всякое время могли выбраться из гетто. У нас все время работала хорошо законспирированная фотография, которой руководил бывший работник советской печати Соловейчик. Фотография снабжала нас карточками для подложных паспортов. Была у нас также специальная мастерская по изготовлению документов. Здесь работали наши «мастера» — Мотя Шерман и Геня Каплан. Кое-кто из нас знал, что у Мушкина в течение нескольких недель скрывался немецкий офицер, не пожелавший проделать сумасшедший гитлеровский «марш» на Восток. Когда этот офицер был снабжен подложными документами и гражданским платьем, он ушел в направлении Восточной Пруссии. Может быть он по дороге «засыпался» и выдал Мушкина. Мы наказали Рудицеру любой ценой узнать, в чем дело. Оказалось, что Мушкин обвиняется в намерении подкупить немецкого полицейского, чтобы освободить арестованного еврея. Арест Мушкина был тяжелым ударом для населения гетто. Минские евреи видели в нем советского человека, перед которым можно излить душу, не рискуя при этом, что тебя выдадут. На место Мушкина в юденрат пришел некий Иоффе — бывший варшавский представитель виленской радиофабрики «Электрит». Вместе с ним работал совершенно неизвестный минчанам Блюменшток, еврей из Германии, которого превратности войны привели в Советский Союз. В юденрате, — еще чаще, чем прежде, — стали мелькать провокаторы и шпики: Розенблат, Эпштейн, Вайнштейн и им подобные. Работа нашей группы в юденрате вследствие всего этого стала еще более сложной и требовала строжайшей конспирации.
Почти одновременно с арестом Мушкина мы получили известие, что «Женька» (Давид Герцик) арестован. В письме из тюрьмы «Женька» сообщил, что в гестапо его зверски пытали, но он никого не выдал. «Продолжайте работу, дорогие товарищи, и будьте спокойны, — уверял нас скромный 17-летний герой, — враги от меня ничего не узнают». Мы делали все, что в наших силах, чтобы спасти «Женьку». Г. Рудицер собрал деньги, чтобы «выкупить» его. Но было уже слишком поздно, — дело перешло в гестапо. «Женьку» замучили в гитлеровском застенке. Мы лишились одного из тех юношей, кто воплотил в себе лучшие качества нашего молодого советского поколения: бесстрашие в борьбе с врагом, безграничную любовь к своему многострадальному народу, беззаветную преданность социалистическому отечеству.
Наша связная в юденрате Хася Биндлер передала, что наши доверенные требуют срочной встречи с нами. Ясно, пахнет бедой!
Среди нашей группы в юденрате царит растерянность. Гестапо требует представить к 10 часам утра 2 марта 1942 года 5000 евреев якобы для отправки на работу. Гестапо предупреждает, что в это число не должны входить те, кто принудительно работает на немецких предприятиях. На притворно наивный вопрос Дольского, можно ли в эти 5000 включить стариков и детей, гестаповцы ответили: «Это безразлично». Все ясно.