Мудацкий лес

Жилкин Олег

Она вцепляется мне руками в плечи и пристально смотрит мне в глаза. Ее взгляд наполнен слезами.

Я целую ее в губы, чтобы успокоить.

Питерская ночь, река, блаженное время, проведённое со старыми друзьями.

Прошел год, и от друзей не осталось и следа. Дружба, на мой взгляд, стала чем-то вроде декоративного элемента, украшающего наш воображаемый микрокосмос элементами из кавказского эпоса. Что-то вроде висящего на стене сувенирного кинжала или инкрустированного серебром рога, из которого пьют вино на свадьбах.

Утром я сел в поезд до Курска. Было еще так рано, что уже спустя полчаса

я задремал. Я спал глубоко, и всякий раз, как я просыпался, невольно задумывался о направлении, в котором едет вагон. Как только я понимал, что поезд идет в Курск, тот тут же успокаивался – это было лучше, чем, если бы я ехал в Москву. Не знаю почему, но лучше. Я уезжал из города, где меня постоянно ждали какие-то проблемы, в город, где у меня не было никаких обязательств. Я не успел даже соскучиться по Вере за эту неделю.

– Да ты и не можешь ни по кому соскучиться – смеялась она, когда я переступил порог ее квартиры, – тебе просто спокойно у меня, я забочусь о тебе и ничем не досаждаю. Вспомни, как незаметно у нас с тобой прошла эта зима. Нам просто Господь дает это время спокойствия, мы вместе, мы счастливы, и нам этого довольно. Мне всегда хорошо, если ты рядом, может ты от этого спокойствия и устаешь иногда, тебе хочется действия, ну вот, эти действия и настали – приехала твоя дочь, и тебе пришлось заниматься ее проблемами. Ты ничего не ел, потерял в весе, измотался эмоционально, но зато переключился, как того и хотел.

– Тебе самой со мной не страшно?

– Нет, я знаю, с кем имею дело. И при этом – я хороший врач, если ты не успел этого заметить.

– Мне кажется, я уже не способен к нормальной жизни.

– Ты пиши, а там будет видно. Господь сделал тебя таким, какой ты есть. Жизнь обычного человека для тебя скучна. Ты и передо мной всякий раз ставишь новые задачи: то мы не курим, то мы не пьем, ты мы не жрем, то мы не смотрим телевизор. Интересно, сколько должно пройти времени, когда ты скажешь, что мы должны отказаться от секса?

– А ты к этому уже готова?

– Нет! Да и ты еще не так плох. Просто ты слишком эмоционален, стрессы тебя совершенно выбивают из себя. Ничего, мы тебе подберем правильную терапию, и ты еще продержишься ни одно десятилетие!

– А как же святость?

– Поверь, святость это не твое!

Это как раз то, что говорила мне мама, когда я задумывался о церковном служении. Женщины – это мой алтарь. Для духовных практик я слишком страстен, хотя мог бы, подобно герою Марка Твена, просто таскать за собой дохлую кошку на веревке.

Глава 2. Духовное вещество.

Если бы я был волшебником, то изобрел бы духовное вещество и всегда носил бы его с собой в кармане. Если бы меня настигала грусть, я брал бы его и посыпал им себе голову. Если бы я мог выделить духовное вещество, то мог бы на нем неплохо подняться. Я либо стал духовным лидером, либо отвешивал вещество тем, кто в нем нуждается. Это был бы лучший бизнес в мире. Мне не пришлось бы просматривать ежедневно список вакансий, приходящих мне на почту по рассылке. Не знаю, зачем я это делаю, ведь я не собираюсь никуда устраиваться.

Наличие постоянного трудоустройства не предполагает счастья. Я трачу свое время и энергию на то, чтобы писать романы. Семь романов за два с половиной года. Где-то на счету у меня висят двенадцать рублей, которые я заработал. Издательство выплачивает суммы, начиная с тысячи рублей, а до той поры мне не видать моих скромных накоплений. Чувак, устанавливающий мне Windows на компьютере сделал мне скидку в тысячу рублей, узнав, чем я занимаюсь. Зато, когда он задал мне вопрос о цели моего занятия, я, не задумываясь, выпалил: «Всемирная слава, приятель! Что еще может служить стимулом для столь бестолкового дела, требующего постоянных вложений!», и хотя я смеялся, я не шутил.

Впрочем, что в этом смешного? Обычное дело, требующее терпения и времени. Все в жизни связано с ожиданием, или я ошибаюсь? Всякая истинная страсть нетерпелива и именно поэтому губительна.

Самое время закинуться духовным веществом, поскольку ничего умного мне не приходит в голову.

Перед глазами у меня день, когда я въезжаю на автомобиле в Сиэтл, где меня ждет приятель, приехавший из России по делам в командировку. Я чувствовал себя несколько странно, если честно. Я видел себя его глазами и не верил в реальность происходящего. Так оно и было. Я присутствовал в сцене в качестве статиста или приведения, разгуливающего среди белого дня по незнакомому городу. Должно быть, мы одновременно утратили веру в существования друг друга. Спустя несколько лет я вернулся в Россию, но больше с ним не встречался. Слишком уж глубоко я забрался в своих фантазиях, мне даже удалось опередить ожидания, тем более, что их не было. Никто не ждал от меня того, что я вдруг окажусь в Америке. Я ни с кем не советовался на этот счет, не рассказывал о своих планах, поэтому моё там появление казалось странным и нелогичным не только мне. Сейчас я вернулся, но что если я на самом деле не вернулся, а застрял между двух миров? Возможно, это и было истинным моим желанием. Как я могу кому-то его объяснить? Оно не рационально, как побег из тюрьмы, или уход в добровольное отшельничество.

Я даже не способен объяснить это собственным детям. У меня лишь есть стойкое ощущение того, что я их потерял, как друга, который разгадал иллюзорность моего существования.

Впрочем, в мире так много людей, влюбленных в иллюзии, что я не удивлюсь, если кому-то такое положение вещей покажется забавным, любопытным, или даже милым. Я сам себе кажусь довольно симпатичным, тем более, что я не делаю ничего дурного, добиваясь своих целей, как вынуждено поступать большинство людей, чье существование связано с тем, что им нужно доказать окружающим собственное превосходство.

Скорее всего, я не верю в реальность. Я помню себя восемнадцатилетним юношей, теперь мне пятьдесят шесть. Как это могло произойти? Между этими двумя образами пролетела бездна времени и событий, которые я теперь считаю просто сюжетами. Время прессует людей, словно картонные коробки.

Я думал, что я не способен к любви, но это не так. Я способен сочувствовать себе, потому что это довольно трагичный способ восприятия жизни. Следовательно, я способен и на сочувствие к другому человеку, и это еще один шаг к тому, чтобы приблизиться духовному совершенству. Если в мире есть хотя бы один человек, который меня любит, это обязывает меня относиться к себе с уважением, которого я не вправе требовать от других людей.