Муха в розовом алмазе
Шрифт:
– Сашку я убивать не буду... – помрачнев, помотал я головой.
– Сашка тут не причем. Ты это сделаешь со мной.
– При Сашке? – на моем лице мгновенно образовалась гримаса средней степени похабности. – Сколько раз?
– Один.
– Хорошо, клянусь, я все сделаю. Если, конечно, ты пообещаешь не убивать меня и Кучкина – сказал я, силясь представить, что это моя бывшая возлюбленная прикажет совершить с собой.
– Обещаю, – ответила Синичкина и споила мне второй стакан.
Выпив, я попросил освободить мне руки, но девушка безапелляционно бросила: "Утром" и улеглась спать в дальнем конце канавы. Перед тем, как пожелать мне спокойной ночи, она накрепко связала нам с Кучкиным ноги.
– Это чтобы вы меня понапрасну не будили, – услышал я, принимая прощальный поцелуй в щеку. – Ты же знаешь, я люблю поспать.
Сашка Кучкин разбудил нас в предутренние сумерки. Разбудил неистовым мычанием. Недоуменно на него посмотрев, я увидел, что он круглыми от страха глазами смотрит на противоположный борт Шахмансая. Мы с Синичкиной разом повернули головы в сторону древняка и... обмерли – у самого его устья, стоял Баклажан с автоматом, стоял худой, как метла, стоял, озираясь и нюхая воздух.
Нюх и зрение у воскресшего жреца "Хрупкой Вечности", видимо, были отличными – не прошло и половины минуты, как бруствер нашей канавы, чертыхнувшись, проглотил короткую очередь. Анастасия, вконец растерявшись, бросилась к Кучкину, с мольбой на нее смотревшему, и, собрав ниточки прокладок в одну, рывком освободила бедняге органы речи. Сашка злорадно заулыбался, а Синичкина, встряхнув его за плечи, вскричала высоким голосом.
– Ты знал, ты все знал!??
А Сашка, поглотав и отплевавшись, улыбнулся замучено и сообщил:
– Сейчас Али-Бабай вылезет!
2. Разбежались, как тараканы. – Вином напои, а потом спрашивай! – Он придумал себя убить! – Многоразовый покойник. – Снайперская винтовка с ночным прицелом...
Кучкин ошибся: через полчаса с небольшим, после того, как Баклажан ушел вверх, в скалы, из древняка вылез Веретенников, вылез и опрометью побежал к устью Шахмансая – к дороге, ведущей в кишлак. Али-Бабай вылез последним, почти через час после Веретенникова. Вылез и тут же уставился в нашу канаву. Но вволю поглазеть ему не дали: сверху, со скал посыпались пули. Стрелял, определенно, Баклажан и грамотно стрелял – арабу пришлось немедленно провалиться под землю, то есть в древняк. Время от времени он из него высовывался, уже с автоматом, высовывался, чтобы послать короткую очередь в сторону сектанта. Тот отвечал тем же, не забывая попутно привечать и нашу канаву.
– Из "макара" его не успокоишь, далеко, – проговорил я, втянув голову в плечи после очередной очереди Баклажана.
– Зато он нас успокоит! Ох, успокоит, – занервничал Сашка Кучкин. – И этот красноглазый недолго будет на нас пялиться. Ему паблисити совсем не надо. Он все сделает, чтобы поскорее со своей остатней курочкой наедине остаться.
– С какой это остатней курочкой? – удивилась Синичкина. – Ведь все его жены погибли?
– Не все, – усмехнулся Сашка. – Одна осталась. Ну, та, которая с собачьим именем.
– Мухтар!? – удивился я.
– Да, Мухтар, – мечтательно вздохнул сын чекиста. – Классная бабенка, я вам скажу!
– Так она же сожглась? – удивилась уже Синичкина.
– Как же, сожглась, – осклабился Кучкин. – Жива, она живехонька! Клевая женщина! Я не я буду, если в город ее не увезу... Если вы, мадмуазель Анастасия, меня, конечно, совершенно случайно насмерть не прикончите.
– Слушай, давай, рассказывай без обиняков, – возмутилась Анастасия многословию Сашки. – Откуда ты знал, что Баклажан, Веретенников и Али-Бабай не погибли?
– Ты, мадмуазель ведьма, меня развяжи, вином напои, а потом спрашивай! – ответил Кучкин, чувствуя интерес хозяйки положения.
Вина мне было не жалко, тем более на донышке оставалось (вторую бутылку Анастасия заначила по просьбе моей на черный день, поминки или последнее желание), и я взглядом попросил Синичкину прислушаться к просьбе Сашки. Подумав, девушка решила, что хорошо сидит, то есть в дальнем торце канавы с пистолетом, и в случае чего может перестрелять нас как железных кроликов в тире. И развязала обоих.
Освободившись, Сашка растер руки, выпил вина прямо из горлышка, устроился удобнее, и начал пространно рассказывать:
– Помните, я предположил, что в рассечке полюбовной закольчик не случайно с кровли упал и так называемого Али-Бабая с его партнершей задавил? Тогда, ты, Синичкина, надо мной посмеялась, что чушь я говорю. И правильно сделала, что посмеялась – когда надо мной смеются, мое головное серое вещество мудреет фактически до гениальности, серея при этом необратимо. И как только я висящего Веретенникова в камере увидел, то практически все понял, но догадаться пока еще не мог...
– И догадался, как только Баклажана живым и здоровым увидел? – хмыкнул я.
– Совершенно верно! – поднял Сашка вверх указательный палец. – В этот самый момент, все мои подсознательные догадки сразу же проявились полноцветной фотографией, которая позволила мне выйти на прогноз, осуществившийся, как вы знаете практически полностью. А теперь я вам расскажу, как все с самого начала было. Слушайте:
Как только Полковник с Баклажаном поняли, что жить им осталось хрен да маленько, и, соответственно, плутониевый их божок неминуемо накроется одной премилой штучкой женского рода, они, нет, не они – Полковник, именно Полковник, придумал гениальный план. Это только умница Полковник мог придумать, как одному из них в живых остаться!
– И что он придумал? – удивилась Синичкина. – Голову кому-то под заточку подставить?
– Нет, – снисходительно улыбнулся Кучкин, явно игравший роль Шерлока Холмса. – Он придумал себя убить, с тем, чтобы труп для нужды дела образовался!
– Ну-ну, – усмехнулся я. – Взял заточку обеими руками и хрястнул себе по затылку. Не было в руках у него никакой заточки! И рядом тоже.
Кучкин задумался.
– Хотя погоди, погоди... Может быть, ты и прав... – припомнил я рассечку, в которой обнаружил труп Полковника. – Там на стенке выступ был клиновидный... Весь в крови. И с прилипшими волосками... У меня еще мысль мелькнула, что он перед смертью выстоять пытался и затылком своим разрушенным стенку испачкал... Да... Точно, именно этим выступом он и убился... Это же надо! Хрясть затылком и готов! И еще этот порез на правой ладони... Специально себе кровь перед смертью пустил, чтобы следы на стенках оставить... С тем, чтобы мы подумали, что летально травмировали его в штреке, а в рассечку он умирать заполз... Вот гад!