Муха в розовом алмазе
Шрифт:
– Кстати, а где твоя "Гюрза"? – спросил я, когда кандидат в члены секты сделал равнодушное лицо.
– Отдал на сохранение Иннокентию Александровичу, – ответил Валерий бесцветным голосом. – Ну, что пойдем?
Последние слова адресовались Кучкину. Тот, потянулся, посидел немного, собираясь с мыслями и настраиваясь, затем потребовал у меня пистолет с тремя обоймами. Я вынул заказанное из рюкзака, на котором все это время сидел, и протянул Сашке.
Приняв и проверив оружие, Сашка подмигнул мне и предложил выпить на дорогу. Я согласился и попросил Синичкину подать нам вина. Первый отпил треть бутылки Веретенников, затем то же самое сделал я. Сашка же хлебнул пару глотков и, сказав, что оставшееся
Проводя их взглядом, Синичкина присела передо мной на колени, и спросила, загадочно улыбаясь и поглаживая свое бедро:
– Я твоя рабыня?
– Ну, рабыня... – подтвердил я, насторожившись.
– Ты сейчас что-нибудь хочешь от меня?
– Да нет, не хочу пока. Сейчас в логове кино будет, хотелось бы посмотреть, – и, выглянув, из канавы увидел, что Веретенников с Кучкиным пьют прямо из ручья.
– Тогда выполни мою просьбу...
– Я тебя внимательно слушаю.
Веретенников с Кучкиным, напившись воды, говорили о чем-то. Наверное, об использовании перистых облаков в перинно-подушечной промышленности Таджикистана.
– Нет, сначала пообещай, во-первых, выполнить в точности все, что я попрошу и, во вторых, до тех пор, как мы выберемся отсюда, ничего не спрашивать.
– Ну, обещаю, – согласился я. – Давай быстрее, что там у тебя?
Через минуту мой рот широко распахнулся от изумления: Синичкина, покопавшись в рюкзаке, достала и протянула мне... новенькую плетку-семихвостку, совсем мяконькую и без узлов. Затем вынула из кармана брюк узелочек с алмазами, развязала его, спеша и нервничая, и тотчас же вперилась в сверкающие каменья глазами, тотчас ставшимися совершенно бессмысленными. Напитавшись их блеском, стянула с себя синенькую маечку (груди освобожденные заволновались, да так, что я на мгновение забыл обо всем на свете), расстелила перед собой на дне канавы и принялась раскладывать на ней алмазы. Не спеша, с какой-то особой торжественностью в движениях. Через минуту между нами сверкал крест из тринадцати камней. Полностью завороженная им, Синичкина замедленными сомнамбулическими движениями стянула джинсы и трусики и, оставшись, в чем мать родила, уселась перед сияющим знаком на колени. И что-то непонятное забормотала типа "О, алмазы Вселенной!", "Я есмь Анастасия" и тому подобные тары-бары-растабары.
Придя в себя, точнее, поверив своим глазам, я хотел, было, поинтересоваться состоянием ее здоровья, но как раз в это время хлопнул выстрел. Стреляли явно из засады Баклажана. Выглянув из канавы, я увидел Веретенникова с Кучкиным. Они бежали от ручья к берлоге Али-Бабая. "Баклажан им под ноги пулю влепил, чтобы поторапливались", – пришло мне в голову. А Синичкина, перестав бормотать, склонилась над алмазами и приказала мне глухим голосом:
– Бей меня!
– Ты что, свихнулась? – вскричал я, ошарашенный. – Женщину, да еще голую, плеткой сечь? Не, я не извращенец!
– Бей, бей, бей, – завопила диким голосом Синичкина. – Ты же обещал делать все, что я попрошу!
Ну, я и хлестанул по спине в полсилы. Она, недовольная, взметнула на полоумные, полные слез глаза и прокричала умоляюще:
– Бей сильнее, прошу тебя, бей сильнее!
Я продолжал отнекиваться, отворачивался, но после третьей или четвертой просьбы ее безумие и злость вселились в меня. И, сорвавшись, я застегал ее белое тело со всех сил.
...Кончилась эта дикая сцена тем, что девушка, лишившись чувств, упала на алмазы. С минуту она – спина вся в красных плеточных полосах – лежала неподвижно. Потом поднялась с двумя алмазами, приклеившимися к коже (один к правой груди,
– Оклемалась? – спросил я срывающимся от возбуждения голосом. – Если не секрет, чем занималась? Что, короче, мастурбировала?
– Гадала на будущее... – ответила механически. – Эти предчувствия меня замучили...
– Ну и как? Кто победит – Спартак или Ермак?
– Ничего определенного, – сказала, натягивая маечку. – Непонятно, кто выиграет, и что конкретно надо делать. Ясно одно – меня похоронят, но без особых последствий. Просто плохо бил... Да и я не в форме...
– Так значит, ты – гадалка на камнях... То есть ведьма, – уже довольно спокойно резюмировал я только что увиденное и услышанное... – Я торчу! Каменный век!
– Дурак! – пожалела меня Синичкина. – Будущее – это всегда самая ценная вещь для человека.
– Ты права. Если хочешь, то можем и повторить экскурсию в завтрашний день... – предложил я, постегивая плеткой свою коленку. – Только узнай еще, пожалуйста, что у меня будет сегодня на ужин.
– Гадать можно только раз в месяц... – проговорила Синичкина, натягивая брюки. – И то не каждый.
– Шаманишь, значит, – пробормотал я, продолжая осознавать увиденное и услышанное, присовокупив к нему то, что знал раньше. – А клиентура какая? Небось, шарлатаны с мошенниками?
– Я еще не практиковала, алмазов не было. А у моих предшественниц в прихожих одни президенты, да короли с магнатами и олигархами толпились, – усмехнулась девушка.
– И как, успешно топтались?
– Еще как! Потом как-нибудь расскажу.
– "Потом" у нас с тобой может и не быть, – вздохнул я. – А почему ты в штольне не гадала? Алмазы-то ведь были?
– Перед делом они должны солнцем напитаться. Или хотя бы его отраженным светом, – ответила Синичкина и, посмотрев в сторону крепости Али-Бабая, проговорила задумчиво:
– Смотри, Веретенников с Сашкой уже там... Сейчас Баклажан, без сомнения, за ними наблюдает...
– Естественно... Небось, чувствует себя именинником и подумывает, не сделать ли такие соревнования ежегодными.
Не слушавшая Синичкина неожиданно обернула ко мне лицо, оживленное надеждой:
– Слушай, давай, побежим из канавы, как только Сашка гранату в древняк бросит? Ты вниз с ружьем, я вверх с алмазами! Встретимся в Хаттанагуле, на месте крушения вертолета. Ты согласен?
– Согласен, – ответил я и, выглянув из канавы, увидел Кучкина с Веретенниковым. Они стояли у берлоги араба, с ним беседовали. Через минуту Веретенников повернулся и пошел к ручью, а Кучкин, преодолев построенную Али-Бабаем баррикаду, исчез в берлоге; еще через некоторое время мы услышали глухой звук подземного взрыва. И рванули с Синичкиной, как по команде.
Но, увы, тут же были вынуждены вернуться – пули Мухтар и Баклажана весьма недвусмысленно намекнули нам, что находится в канаве гораздо безопаснее.
– Почему они нас не убили? – удивился я, едва отдышавшись.
– Баклажан на бомбе своей эстетически свихнулся... – скривилась Синичкина. – А где эстетика, там и этика... Пообещал, что все честно будет, вот, дурак, и выполняет... А Мухтар почему не убила, не знаю... Наверное, Али-Бабай ей так приказал...
Минут десять мы молчали. Я думал о гадании Синичкиной, об алмазах, трубке взрыва, думал и интересовался, как бы надежнее удостовериться в своем душевном здоровье. И приходил к мысли, что сделать это не удастся, поскольку вокруг одни сумасшедшие, и, следовательно, правды никто не скажет. А Синичкина, по всей вероятности, думала, как меня обворожить или извести, если первое не получиться. Первое не получиться, так второе сделает. С подливой и кетчупом "Моя семья". Я хмыкнул получившейся шутке, а Синичкина вдруг привстала и говорит: