Мумия
Шрифт:
Глава 4 «Очередная никчемная безделушка»
Каир. Столица мусульманского мира. Величественные минареты мечетей вонзаются в небо, паря над сбившимися в кучу нищими кварталами. Самый большой город африканского континента и один из самых древних. Сами звезды изменили свое положение на небосклоне, с тех пор как он зародился. За это время осталось неизменным лишь одно: пропасть между богатством и бедностью. Именно из этих двух крайностей состоит восьмитысячное население Каира.
Огромный, расползшийся во все стороны город, где множество ослов и верблюдов, где мужчины ходят в тюрбанах, а женщины носят паранджу. Здесь
Но существовала и другая часть Каира. Своими широкими асфальтированными улицами, проспектами и ландшафтными парками она не уступала Парижу. Здесь ходили электрические трамваи, выдавались напрокат автомобили, высились вполне современные жилые дома и отели. По обеим сторонам Моуски, главной деловой артерии, сверкали витринами роскошные магазины, ничуть не хуже европейских.
Эвелин Карнахэн получила образование у себя на Родине, в Англии, однако свое детство провела именно здесь. Несмотря на все перемены, она ничуть не заблуждалась по поводу внешнего превращения Каира в христианский город. Эвелин более чем любая другая белая девушка ее возраста, живущая в Каире (да и вообще где бы то ни было, раз на то пошло), понимала, что город остается таким же древним. как вся человеческая цивилизация.
Родители Эвелин несколько лет назад погибли в авиакатастрофе. Они не были чересчур богаты, как полагали некоторые их знакомые, но все же оставили значительную часть своего состояния каирскому музею древностей. Сама же Эвелин и ее брат Джонатан получил и в наследство дом и ежегодное содержание в несколько сот фунтов. Джонатан был возмущен такой несправедливостью в отличии от Эвелин‚ страстно увлекавшейся историей этой древней страны. Свою любовь к ней она переняла от покойного отца-археолога, Говарда Карнахэна, сына известного художника-орнитолога. Говард и сам прекрасно владел акварелью.
Работая на рубеже веков вместе с сэром Гастоном Масперо в египетском отделе по изучению древностей, он прославился своими талантливыми рисунками. Его работы скрупулезно копировали настенную живопись и барельефы, открытые экспедициями в Долине Царей. И самым, конечно, большим его достижением было участие в знаменитых раскопках гробницы Тутанхамона в 1922 году.
Эвелин до сих пор остро переживала потерю родителей. Пресса в то время усердно муссировала слухи о так называемом «проклятье» Тутанхамона, которое настигало всех, кто потревожил покой его гробницы. Девушка скромно надеялась, что когда-нибудь последует по стопам своего знаменитого отца, но пока предпочитала тихую архивную работу. Да Эвелин и не испытывала горячего желания заниматься раскопками, так как была библиотекарем, а не египтологом. Как можно было бы предположить, она разрывалась между любовью к истории и уважением к людям, творившим ее.
Открытие гробницы Тутанхамона заставило отца Эвелин терзаться угрызениями совести. Он прекрасно понимал, что подобная находка распахнет двери для обыкновенных расхитителей могил. За год до своей смерти Говард уволил хранителя каирского музея, который чуть ли не в открытую торговал мумиями, найденными в долине Нила. Он отдавал их по сто долларов за штуку (наличными), снабжая «товар» сертификатом подлинности находки, с указанием возраста мумии и степени знатности «покойного». Эвелин находилась в тени славы своего знаменитого отца, и можно было подумать, что новый хранитель музея предоставил ей работу исключительно из уважения к его заслугам. Однако девушка обладала замечательными способностями: она великолепно читала и писала на древнеегипетском. Мало кто мог соперничать с ней и искусстве расшифровки иероглифов и тайных знаков жрецов. И уж, конечно, никто бы не смог столь тщательно составлять каталоги огромного количества хранящихся а библиотеке музея книг и документов.
Однако как бы сильно ни была привязана Эвелин к этому месту, она не собиралась останавливаться на достигнутом. Правда, сейчас у нее было плохое настроение. Именно сегодня, через месяц и три дня после истребления легионеров (событие, о котором Эвелин, кстати, ничего не слышала), она получила отказ на свое заявление о вступлении в научное общество Бембриджа. Между прочим, это был уже второй отказ.
Безупречную, как у Нефертити, фигуру молодой стройной женщины скрывала бесформенная одежда: длинная бежевая юбка, мужская, белая в полоску, рубашка и просторный кардиган. Длинные темные волосы девушки были собраны в пучок, а миндалевидные глаза скрывались за стеклами очков, которыми она пользовалась для чтения. Ничто из перечисленного выше не добавляло Эвелин привлекательности, но и не могло скрыть ее очевидной миловидности. Любовь к египетской древности она унаследовала от отца, но внешностью была целиком обязана своей матери.
Эвелин стояла на самом верху высокой лестницы между книжными шкафами, где на огромных стеллажах хранились бесчисленные тома, посвященные истории и культуре Древнего Египта. Из-за стекол очков расстояния воспринимались девушкой не совсем верно, как это скоро выяснится. Только что на полке перед собой она обнаружила книгу о Тутмосе ошибочно поставленную на стеллаж под литерой «С», и попыталась вернуть книгу на законное место – на полку, расположенную у нее за спиной.
Чтобы достать книгу, Эвелин, ухватившись за верхнюю перекладину лестницы, потянулась через проход между стеллажами. Ей казалось, что еще чуть-чуть и она справится с задачей...
Неожиданно лестница оттолкнулась от полки, на которую прежде опиралась, Эвелин, гордившаяся своим самообладанием и способностью хладнокровно решать любые проблемы, вскрикнула и выронила книгу, словно ту объяло пламя. Тяжелый том ударился об пол. Очень уж далеко он отлетел, как показалось Эвелин.
Судорожно ухватившись за верхнюю перекладину лестницы обеими руками, девушка обнаружила, что стоит между стеллажами, балансируя, как на одной ходуле. Чуть пошатываясь на лестнице, Эвелин осторожно выдохнула. Больше она не позволит себе кричать словно истеричка... И в этот момент она потеряла равновесие.
Все еще держась за лестницу, Эвелин сделала несколько «шагов» на ней по проходу. Сейчас она уже не кричала, но про себя отчаянно взывала к Богу.
Раскачиваясь в проходе, девушка тщетно пыталась вернуть лестницу в прежнее положение. Наконец проклятая «ходуля» оперлась на ближайший стеллаж и замерла.
Эвелин снова, на этот раз с облегчением, перевела дух.
Но этим дело не закончилось. Шкаф, о который она оперлась, медленно кренился, пока не ударился о соседний. Это действие привело к двум результатам. Одному положительному: лестница приобрела вполне приемлемый наклон для спуска, и Эвелин, соскользнув по ней, довольно удачно шлепнулась (куда бы еще?) на пол.