Муравьёв-Амурский, преобразователь Востока
Шрифт:
Особенность Сибири – в нехватке чиновников, не говоря уже о честности. К приезду Муравьёва в провинции пышно процветали чиновничьи злоупотребления, царило всеобщее взяточничество. Губернаторские взбучки и распекания производили на чиновников впечатление оглушительных раскатов грома и метания молний. Учиненный разнос обер-провиантмейстера Егорова наводил ужас на присутствующих. При отстранении кадров губернатор не считался с заслугами и званиями. Иркутскому голове, купцу первой гильдии К. П. Трапезникову, как бунтовщику, пригрозил высылкой в закрытой повозке. Константин Петрович, человек в возрасте и почете, входил в высший эшелон купеческой элиты, торговал на Кяхте и владел десятком золотых приисков. Он дорожил близким знакомством с бывшим генерал-губернатором Сперанским и имел возможность прочувствовать разность в отношениях с двумя начальниками края. На другой день К. П. Трапезников подал в отставку с должности городского головы. Его сменил В. Н. Баснин, тоже купец. Появление Муравьёва стало тем громом после нависшей над Сибирью тучи, который раскатистым грозовым разрядом всколыхнул под собой все живое, очистил воздух от смрада и затхлости, открыв завесу к восходящей заре.
Команду губернатор подбирал по принципу преданности, честности и точности в исполнениях поручений. Ему нужна была надежная опора в управлении. «Людей достойных» набирал из внутренних российских областей, предпочитая выходцев из известных фамилий, но их не баловал, а разгонял по сибирским окраинам и верхом, и пешком, на оленях и на собаках. Особым доверием пользовались офицеры по особым поручениям, среди них: Б. К. Кукель, Н. В. Буссе, знакомые с Муравьёвым с молодых лет, – всего тринадцать чиновников. Высоко ценил перспективного П. В. Казакевича, составившего точную карту устья Амура. Избранным оказывалось неограниченное доверие.
Болеслав Казимирович Кукель, выходец из дворян Виленской губернии, инженер по образованию, – один из блестящих деятелей муравьёвского времени. По свидетельству А. П. Быковой, он «из военных блистал, будучи вторым лицом и сильнейшим после Муравьёва». Его называли «пером Восточной Сибири». Случались и странности, когда у него как у начальника штаба обнаружилось, наподобие гоголевских «мертвых душ», пятьсот одиннадцать солдат, не существовавших в природе. Двери его дома всегда были открыты, здесь можно было вкусно поесть и поухаживать за дамами. Был назначен военным губернатором Забайкальского края, но в 1860 году вернулся в Россию. Там оказался под арестом в связи с какими-то беспорядками польских арестантов, и то, скорее, за свое польское происхождение. После заступничества Н. Н. Муравьёва Болеслав Казимирович был освобожден с награждением орденом Святого Станислава за безупречную сибирскую службу. Умер рано, в сорок лет, и похоронен в Иркутске. Именно его, одного из всех, выделял Муравьёв, признаваясь в Париже после отставки, что «передал бы управление всем делом Кукелю».
Из других муравьёвских сподвижников отметим В. В. Гаупта, выпускника Московского университета, успешно заведовавшего канцелярскими архивами и составлением отчетов. П. П. Сукачёв управлял Первым отделением канцелярии, а его сын, В. П. Сукачёв, со временем станет городским головой и основателем знаменитой картинной галереи в Иркутске. П. Н. Кобяков, выпускник Пажеского корпуса, трудился председателем Иркутской казенной палаты. А. О. Стадлер, назначенный начальником Четвертого отделения имущественных отношений, фактически стал личным секретарем губернатора, но по наветам был уволен и переведен в Красноярск председателем губернского суда. Б. В. Струве, выпускник Лицея и сын известного астронома, начинал карьеру офицером по особым поручениям. Он быстро возвышался, но вызвал недовольство политикой в закупках зерна и неблаговидными поступками членов семейства, за что был переведен в Центральную Россию, где назначался губернатором Астраханской и Пермской областей.
Владимир Николаевич Зарин, боевой соратник по Кавказской войне и превосходная личность, назначен на должность иркутского гражданского губернатора, где отлично показал себя в честности и твердости. На правах старого сослуживца откровенно высказывал мнения и уравновешивал хладнокровием горячность Муравьёва. Впоследствии переведен во внутренние области из-за расхождений с Запольским по финансовым вопросам и назначался губернатором курским и владимирским. После отставки В. Н. Зарина Иркутскую губернию принял Карл Карлович Венцель. При Муравьёве высылки из Сибири станут своеобразной формой наказания. Среди таких наказанных оказался и Ахиллес Заборинский, выпускник Академии Генерального штаба. Дослужившись до должности начальника Восточносибирского штаба, Ахиллес Иванович получил замечание за «недочет в амурской сумме» и выехал из Сибири.
Из «сибирских самородков» были заметными Н. Ф. Кокорин, управляющий судами канцелярии, и И. В. Ефимов, управляющий казенным винокуренным заводом. Василий Ваганов, подпоручик топографии, в 1850 году исполнял поручение провести тайную рекогносцировку правого берега Амура, раньше входившего в российские владения, и в августе того же года с двумя казаками перешел реку Аргунь около укрепления Цурухайтуй, там и погиб. Торжественно похоронен в Иркутске. Это задание было дано из намерения Н. Н. Муравьёва присоединить Амур вместе с правым берегом. Тюменцев, родом из Сибири, считался самым дельным из начальников отделений Главного управления.
Сибиряк Г. Д. Скобельцын, выходец из приграничной Китаю даурской станицы Горбицы, казачий сотенный, ходил по Удскому краю в экспедиции подполковника Ахте. Оттуда, с Восточного Саяна, он вытаскивал занемогшего Ахте на своих могучих плечах, а позже служил надежной опорой в амурских сплавах, служил не за страх, а за совесть и награжден орденом Святого Владимира с получением прав потомственного дворянина. Находясь в глубокой старости, Гавриил Скобельцын откликнулся на десятилетие кончины Николая Николаевича Муравьёва, любимого командира, опубликованием мемуарных «Записок» в журнале «Исторический вестник». Успехи сибирского правления Н. Н. Муравьёва во многом объясняются умело подобранной командой единомышленников, преданных не только генерал-губернатору, но и России. Многие из них вели дневники воспоминаний, сохранили письма, отразившие переломную эпоху сибирского становления.
В Восточносибирском главном управлении до половины служащих имели высшее образование, среднее – каждый третий; две трети их – дворяне, офицерские дети – каждый пятый. Совсем неплохо для глухой окраины. «И все от него в восхищении, все наперерыв стараются угодить», – писал В. А. Римский-Корсаков, брат композитора. В Иркутске началась настоящая столичная жизнь с ее оттенками придворной интриги, с погоней за поручениями в надежде захвата лучших наград. Все же немногие уживались подолгу. Либерализм оканчивался там, где дело касалось губернаторских планов или мнений, тогда он становился деспотом, утверждал иркутский исследователь В. И. Вагин, автор двухсот научных работ. Рано или поздно Муравьёв избавлялся от лиц, смевших свое «суждение иметь». О том же писал В. П. Сукачёв, иркутский городской голова: «Фаворитизм, слабость к приближенным, самолюбивое их отстаивание было больным местом Муравьёва, много вредившим ему лично». Генерал-губернатор считал, что под его руководством «всякая личность, лишь бы она пользовалась доверием и была честна, может выполнить любую обязанность». Генерал уверовал в собственную непогрешимость. При столь светлом и мощном уме, возможно, он был и прав.
Взяточникам не оставалось ничего иного, как запустить в адрес гонителя острые стрелы доносов. Им, конечно, оставалась возможность отказа от порочной практики мздоимства, но она не привлекала бесшабашную русскую натуру, вкусившую сладость халявы. Казнокрадство – вековой бич российской экономики. Даже Пётр Великий не смог уберечь казну от разорительных набегов «полудержавного властелина» князя Меншикова, набившего личную мошну до размеров, сравнимых с российским бюджетом.
В Кяхте процветал тайный вывоз золотых монет, чем было обеспокоено Министерство финансов. Значимость этого перевалочного пункта определялась тем, что вся китайская торговля велась через него и равнялась оборотам Одесского порта. Муравьёв устроил ярое преследование контрабандистов, в первый приезд даже не пустил местных купцов в дом, а на улице во всеуслышание грозил им каторгой, кандалами и прочими сюрпризами. Впрочем, убедившись в бесполезности и ненужности мер, при которых торговля упала, добился от министерства беспошлинной торговли и свободного перемещения валюты в Китай.
Глава 2
Декабристы в Сибири
Поводом для доносов послужили визиты четы Муравьёвых к декабристам С. Г. Волконскому и С. П. Трубецкому. Предшественник Н. Муравьёва не проявлял желания к смягчению содержания декабристов и даже ужесточал его выше требований центра; женам декабристов не разрешалось бывать в общественных местах. Жены ссыльных стояли высоко во мнениях, но многие держались от них стороной, опасаясь ответственности от Руперта. И вдруг все перевернулось. По воспоминаниям известного врача Н. А. Белоголового, «дом Волконских оставался центром общественной жизни, все высшие чины усердно посещали его, поощряемые дружбой с Волконским главного начальника края Муравьёва».