Муравьи
Шрифт:
Цель поражена.
Уховертка убита прямо на бегу. И то сказать, муравьиная кислота действует уже при концентрации раствора сорок единиц на тысячу, а уж при сорока процентах из ста убивает наповал. Насекомое падает, все накидываются на его обгоревшее мясо. Осенние разведчики оставили хорошие феромоны. Похоже на то, что здесь есть, чем поживиться. Охота будет удачной.
Муравьи спускаются в артезианский колодец и распугивают каких-то, неизвестных им доселе, подземных жителей. Летучая мышь пытается положить конец их
Но несколько дней напролет отряд прочесывает теплую пещеру, собирая останки маленьких белых насекомых и кусочки зеленоватых грибов. При помощи анальных желез муравьи оставляют новые феромоны следов, которые должны позволить их братьям беспрепятственно охотиться здесь.
Задача выполнена. Пройдя через западные кустарники, они освоили этот район. Тяжело нагруженные съестными припасами, уже собираясь в обратный путь, они водружают в пещере химическое Федеральное знамя. Его запах плещется на ветру: «Бел-о-кан!»
— Повторите, пожалуйста!
— Уэллс, племянник Эдмона Уэллса.
Дверь открылась, и в нее вошел великан двухметрового роста.
— Господин Язон Брагель?.. Извините за беспокойство, но я хотел бы поговорить с вами о своем дяде. Я его не знал, а моя бабушка сказала мне, что вы были его лучшим другом.
— Ну, заходите… Так что конкретно вас интересует?
— Все. Я не знал его и очень об этом сожалею…
— М-м-м. Понятно. В любом случае, Эдмон был из тех, кого называют «ходячей тайной».
— Вы его хорошо знали?
— Как можно утверждать, что ты кого-то хорошо знаешь? Скажем так, нам нравилось часто проводить время вместе.
— Как вы познакомились?
— На факультете биологии. Я работал с растениями, он — с бактериями.
— Еще два параллельных мира.
— Да, только мой все-таки более дикий, — уточнил Язон Брагель, демонстрируя гостю настоящий лес, буйно разросшийся по всей его столовой. — Видите? Все это конкуренты, готовые убить друг друга за лучик света или за каплю воды. Как только листок оказывается в тени, растение забрасывает его, соседние листья развертываются шире. Вот уж действительно закон джунглей…
— А бактерии Эдмона?
— Он сам заявлял, что всего лишь занимается своими предками. Ну, углублялся больше, чем обычно, в изучение своего генеалогического древа…
— А почему бактерии? Почему не обезьяны, не рыбы?
— Он хотел изучить клетку на самом примитивном этапе развития. Он считал человека лишь конгломератом клеток, поэтому хотел постичь «психологию» частицы, для того чтобы понять функционирование целого. Кто-то из великих сказал, что большая, сложная проблема — это всего лишь сумма маленьких, простых проблем. Он понимал это изречение буквально.
— Он работал только с бактериями?
— О нет. Он был мистиком в своем роде, настоящим энциклопедистом, хотел знать все. У Эдмона были свои странности. Например, он хотел управлять ритмом биения своего сердца.
— Но это невозможно!
— Да вроде бы некоторым индийским и тибетским йогам такой подвиг по плечу.
— А зачем это нужно?
— Не знаю… Он хотел научиться этому, чтобы иметь возможность умереть по своей воле, просто остановив свое сердце. Эдмон думал, что так он сможет выйти из игры в любой момент.
— Зачем?
— Может быть, он боялся старости.
— М-да… А чем он занимался после окончания факультета?
— Эдмон ушел работать в частную фирму, производящую живые бактерии для йогуртов. «Суитмилк корпорейшн». Там у него дела пошли хорошо. Он открыл бактерию, которая улучшала не только вкус, но и запах йогурта! Получил премию за лучшее изобретение шестьдесят третьего года…
— А потом?
— Потом Эдмон женился на китаянке, Линг Ми ее звали. Это была веселая, нежная девушка. Она быстро смягчила его суровый нрав. Эдмон души в ней не чаял. Встречаться мы, как водится, стали реже. Ну, как обычно.
— Я слышал, что он уезжал в Африку.
— Да, но он уехал после.
— После чего?
— После трагедии. У Линг Ми открылась лейкемия. Это приговор. Через три месяца она умерла. Бедный… Он-то утверждал, что люди ему неинтересны и что его волнуют только клетки… Урок был жестоким. И поделать он ничего не мог. А тут еще Эдмон из-за чего-то повздорил с коллегами по «Суитмилк корпорейшн». Он ушел с работы и сидел дома в полной прострации. Линг Ми заставила его поверить в человечество, а ее смерть снова сделала беднягу мизантропом.
— Он уехал в Африку, чтобы забыть Линг Ми?
— Может быть. Во всяком случае, чтобы залечить раны. Эдмон с головой ушел в биологические изыскания. Кажется, его захватила какая-то научная материя. Не скажу наверняка, что это было, но точно не бактерии. Скорее всего, он поехал в Африку потому, что там было легче изучать эту тему. Эдмон прислал мне открытку, в ней он писал только о том, что работает в Национальном центре научных исследований, вместе с неким профессором Розенфельдом. Я этого господина не знаю.
— А потом вы видели Эдмона?
— Да, один раз, случайно встретились на Елисейских полях. Мы поговорили немного. У него явно снова появился вкус к жизни. Но он был очень уклончив и ответов на все мои более-менее профессиональные вопросы не давал.
— Он вроде бы еще энциклопедию писал.
— Да, это было раньше. Фундаментальный труд. Хотел собрать все знания в одной книге.
— Вы ее видели?
— Нет. И я не думаю, чтобы Эдмон ее кому-то показывал. Да будь его воля, он закопал бы ее в дебрях Аляски, а стеречь поставил огнедышащего дракона. С него станется. Было в Эдмоне что-то от «великого колдуна».