Муравьиный лабиринт
Шрифт:
– Что, правда, что ли? И я, конечно, выигрывала?
– У математика?
– Так это ж я!
Долбушин не стал оспаривать, что Рина – это Рина. Тем более что все же считал ее Аней.
– Ты ненавидела проигрывать. А я ненавидел поддаваться. И тогда ты нашла гениальный выход. После мата ты всегда делала еще один ход, сбивала моего короля и говорила: «Не шах! Не мат!»
– Не шах! Не мат! – повторила Рина. – Хороший девиз!
Они доехали до ворот. Долбушин долго разворачивался на узкой площадке, тыкаясь бампером в горы снега. В ШНыре
– Ты не скажешь, что я тебя привез? – спросил Долбушин.
– Нет, – буркнула Рина.
– А кто?
– Таксист.
Он кивнул. Грустно и без обиды, как Гавр, когда его протаранили лбом. У Рины зачесалась совесть, но она ограничилась тем, что почесала лоб и кашлянула в руку.
– А гиела? Забирать будешь? – с надеждой спросил глава форта.
– Люди Тилля спалили его сарай. Мне негде его спрятать. А в ШНыр ему нельзя.
– И что? Я буду прятать гиелу от Тилля?
Секунду назад Рина об этом не думала. А теперь внезапно поняла, что это выход. Единственный.
– Да! На несколько дней.
– Где? В Москве? Гиелу? Издеваешься?
Рина выскользнула из машины и, держа в руках деревяшку, смотрела на Гавра, спокойно дрыхнущего на заднем сиденье. В салоне пахло как в мусоропроводе.
Потом быстро наклонилась, неуклюже клюнула Долбушина в пованивающую гиелой щеку и захлопнула водительскую дверь. Синий «Рено» медленно отъехал, двигаясь чуть боком и пробуксовывая на льду. А через ворота ШНыра, которые не успели еще открыть, уже перелезал нетерпеливый Сашка с самым сердитым и одновременно с самым обеспокоенным лицом на свете.
Глава 10
Девушка на остановке
Ничего не изматывает человека больше качелей. Вот он сидит в тюрьме, ему плохо, его бьют, но он терпит, потому что знает, что должен. Но вот сменяется следователь, и новый на один день отпускает его в город. Человек видит солнце, ест мидий на набережной, купается в море и танцует с красивой девушкой. А ночью его опять забирают в тюрьму, и по дороге еще, в машине, представляя себе череду безрадостных дней, которые его ждут, он раскалывается и делает все, что он него требуют. Сам, безо всяких пыток.
– Выходишь из последнего и сразу наверх! Поняла?
– Я всегда сажусь в первый!
– Правильно. Садишься в первый, а выходишь из последнего!
– Не ори на меня!
– Не могу не орать! Совсем, что ли, вдова? Поезда они – ту-ту! – в обе стороны ходят! Следи за губами: наверх из последнего, а уедешь потом… Из какого уедешь? Запутала ты меня!
Рина открыла глаза. У ее постели спорили Наста и Окса. Со стороны казалось, что они сейчас поубивают друг друга. На самом же деле это был абсолютно рядовой спор. Они всегда так общались.
Увидев, что Рина уже не спит, Наста перестала
– Лежи-лежи! – замахала на нее Окса. – Ты должна отдыхать! Нас попросили следить, чтобы тебя никто не беспокоил!
Рина сказала, что так и поняла. Голос у нее звучал сипло и едва слышно, но не от слабости. Очень хотелось пить. Она сообщила об этом Оксе. Та забегала по медпункту, но кран был заглушен. Недавно Кузепыч поменял трубы на пластиковые, но у него не подошел какой-то стык.
– О, вот! Держи! – она наконец увидела стакан и даже сунула его Рине, но та почувствовала, что Окса смущена.
– В чем дело?
– Да тут в каком-то стакане Суповна хранит ночью свои зубные протезы. Я не уверена, он это или нет.
Закашлявшись, Рина выплеснула воду себе на грудь. Пить расхотелось.
– И давно я здесь?
– В смысле спишь? – Окса наморщила лоб. – Двадцать четыре и восемь! Сорок часов!
– Откуда сорок-то?
– Ну как? Совсем считать не умеешь? Четыре умножаем на восемь – это тридцать два! Да или нет?
– Тридцать два, – признала Рина.
– Правильно! И еще два по четыре! Сорок! – та снова начала орать, потому что ей казалось, что Рина с ней спорит.
Дверь распахнулась, плеснув солнцем, которое, пробиваясь в стекло, отражалось в белой матовой краске. В медпункт стремительно вошла Кавалерия.
– Ну-с! – сказала она сухо. – Что нового?
Оксе ужасно хотелось остаться. Присев на корточки, она начала ощипывать с коврика мелкий мусор, но этим только себя выдала. Кавалерия повернулась к ней. Негодующе бормоча: «Да тут нитка! Не я же бросала!», Окса выскочила из медпункта.
Кавалерия стояла у кровати, держась за высокую спинку, и смотрела на Рину. Смотрела как-то непонятно. Девушке стало тревожно. А ну как сейчас ей вручат чемодан и попросят Кузепыча доставить ее на машине домой?
– Я нырнула на гиеле, – быстро сказала она, забинтованными пальцами теребя одеяло.
Кавалерия молчала. Рина подумала, что та не расслышала.
– Я нырнула на Гавре. На двушку! Так получилось, – повторила она.
– Знаю, – Кавалерия смотрела не на Рину, а на одеяло.
– Откуда?
– Первую ночь я сидела здесь до утра. Обтирала тебя разведенным уксусом. У тебя был сильный жар. Ты говорила в бреду.
– И про лазейку? Что через болото есть еще один ход? – быстро спросила Рина.
– Да. Кричала: «Ты куда?» и вжималась в подушку щекой. Потом вообще забилась под кровать. Боялась, что потолком тебе снесет полчерепа.
Рина невольно взглянула на потолок. Страх перед тоннелем сидел в ней до сих пор.
– А что двушка нас пустила?