Муравьиный лабиринт
Шрифт:
– На фельдшера! – поправил третий берсерк, прищелкивая щипчиками.
Дионисий Тигранович огорчился, что перепутал, и попросил прощения. Непонятно, правда, у кого: у Афанасия или берсерка. Берсерк принял извинения на свой счет и великодушно согласился простить. Афанасий никого не прощал. Ему было не до того.
– Нет проблем! Ветеринар – это тот же стоматолог, только широкого профиля! – сказал берсерк Леша и попросил Афанасия открыть рот. – Не дергайся, тогда соседние зубки не пострадают!
Пленник стал оседать, наполненный ватностью страха.
– Не понимаю, чего ты боишься, – вкрадчиво продолжал Белдо. – Вы
– Попадает! – отозвался Афанасий, не слыша своего голоса.
Зато Белдо отлично услышал.
– Вот, правильно! А я даже и на душу твою не посягаю! Да и зуб Леша тебе отдаст. Леша, ты же не собираешь зубы?
Зубов тот не собирал. Губы Афанасия разжимал бережно, с уважением к своим пальцам, но и без лишней брезгливости.
– Не вздумай кусаться, а то рассержусь и вообще нечем будет! – предупредил он серьезно, но одновременно почти по-дружески.
Гуля, которую берсерк, вынужденный держать еще и вырывающегося Афанасия, придерживал недостаточно крепко, заголосила и повисла у Леши на плечах. Он легко стряхнул ее. Но и сброшенная, Гуля продолжала биться, царапаться и кричать.
– Не трогай его! Слышал ты! Ты не знаешь, с кем связался! Спорим, ты сегодня вечером умрешь? Все, ты поспорил!.. Он мой жених! – кричала она.
Несмотря на крайность своего положения, Афанасий был поражен. Он никак не ожидал от нее такой отваги. Дионисий Тигранович заинтересованно вспорхнул со стульчика.
– Правда? А ну погоди, Леша! Погоди, тебе говорят!
Берсек, начавший уже входить в особый раж и деревянными пальцами раздиравший Афанасию губы, неохотно остановился и, схватив того за куртку, поставил на ноги, рывком повернув к Белдо.
– Это правда? – спросил глава форта магов, заглядывая Афанасию в глаза. Тот покраснел. Всего противнее, что где-то в глубине души он испытывал к старичку подлое заискивание. Только бы пощадил!
– Так правда, мой мальчик? Красивый, с поэтическими локонами, шныр и скромная Золушка, которая бегает между моим фортом и фортом Долбушина? Жених и невеста?
– Правда, – выдавил Афанасий, ощущая глубинно гниющее в нем предательство.
Ему вдруг вспомнилось, что когда-то, лет в двенадцать, он показал полицейским подъезд, в который за минуту до этого забежал воришка. Хотя понятия не имел, что это воришка, да и про полицейских не знал, что они полицейские, поскольку те были в штатском. Просто разгоряченные, обозленные люди, которым он из внезапного ужаса выдал беглеца со всеми потрохами.
Белдо пошевелил в воздухе пальчиками, точно вырывал у себя волосы, однако к голове так и не прикоснулся и ни одного волоса при этом не утерял.
– Ах, ах, ах! Как я глуп, как бестактен! Взаимное притяжение двух любящих сердец принял за банальный шпионаж! Ну что же мне сделать, чтобы искупить ошибку? Разве что обвенчать вас по нашему обряду? Обряд этот придумал один из моих далеких предшественников, очень хороший и мудрый человек. До сих пор не пойму, за что шныры всадили в него пнуф при выходе из телепортации? В результате половина хорошего человека оказалась непонятно где! С другой же половиной наша организация вынуждена была с печалью расстаться. Ну разве не зверство? Ты, кстати, не знаешь, кто именно это сделал?
Афанасий замотал головой. Белдо опечалился его
– В любом случае он уже умер. Лет сто уже прошло. Дело давнее, чего ворошить? – великодушно сказал старичок. – Но на брак-то вы оба согласны? А, Гуленька! Ты как, ладушка моя? Замуж хочешь?
Гуля с готовностью кивнула.
– А ты? – спросил Дионисий Тигранович, строго поворачиваясь к Афанасию.
– Кто? Я? А ну да! Да!
Афанасий затравленно следил за блестящими щипчиками в руках у Леши, которые тот почему-то, несмотря на его теперешний статус жениха, совсем не спешил убирать. Афанасий надеялся, что подготовка к браку будет долгой, займет не один день. Его, конечно, отпустят в ШНыр за костюмом, надо же привести себя в порядок, а там возникнет какая-нибудь непреодолимая причина… Нет, он, конечно, будет рваться к браку всем сердцем, но, понимаешь, дорогая, срочный нырок на двушку спутал все планы! Но ты не плачь, мы обязательно будем вместе! Мы и сейчас вместе! Посмотри мне в глаза! Ну вот, ты опять плачешь!
Но, увы, этим надеждам не суждено было оправдаться. Шустрый старичок так стремился осчастливить молодых, что обошелся без черного костюма с бабочкой и длинного белого лимузина. Афанасий так и не понял, когда в руках бывшего деятеля балета возникла длинная, блестящая игла. В игольное ушко, там, где обычно находится нить, было продето нечто зеленое, покрытое светлой слизью.
Не успел Афанасий опомниться, как его ладонь была насильно прижата к открытой ладони Гули, и Белдо сшил их иглой сквозь треугольник кожи между указательным и большими пальцами. Боль была острой, но кратковременной. Спустя несколько мгновений он уже ничего не ощущал. Едва берсерки отпустили его, отдернул руку. Крови не было – только легкий розовый след от иглы, зеленая скользкая нить тоже исчезла.
Его больше не держали. Лишь взволнованная Гуля стояла рядом, заглядывая ему в глаза. Внезапно она вскрикнула, и Афанасий понял, что тоже готов кричать и страдать потому только, что страдает Гуля. Он бросился к ней, схватил за руку, стал успокаивать. Ему неважно было, что рядом маячат три берсерка. Они вдруг стали второстепенны и абсолютно неважны, точно фигуры второго плана на выцветшей картине.
Дионисий Тигранович любовался молодоженами, прижимая ладошки к груди.
– Разве не все счастливые пары мечтают переживать одни и те же эмоции? Вместе радоваться и плакать, не зная разногласий и ссор! Допустим, вы с Гуленькой далеко друг от друга! И вдруг ты начинаешь смеяться – значит, Гуленьке весело. Или она начинает плакать – это значит, что тебе грустно или больно… Не правда ли, чудесно? Самой же приятной частью этого обряда является смерть в один день! Разве не об этом пишут во всех сказках: «Они любили друг друга и умерли в один день!»
– Умерли? – рассеянно переспросил Афанасий.
– В один день! Обожаю такие сказки, а вот Младочка с Владочкой меня не понимают! Куцые, меркантильные душонки! Гадкие паучихи, пожирающие своих мужей! Вообще мало кто меня понимает, – грустно подтвердил Дионисий Тигранович и засеменил к выходу.
Берсерки потянулись за ним. Афанасий все стоял, обнимая Гулю, и понимал, что слышит, как тихо и ровно бьется ее сердце. А ударов своего не ощущал, но знал, что их слышит Гуля. Они точно обменялись сердцами.