Муравьиный мед
Шрифт:
Старый воин, стараясь не коснуться попутчицы, неловко сполз с коня, подхватил повод и, приминая колючий бурьян, уже в темноте вывел всадницу к раскидистому дереву. В каких-то двух-трех сотнях локтей темнела громада постоялого двора, горели костры, ржали лошади, звучали песни и гремели бубны. Но звуки словно теряли силу в полосе непролазного кустарника, и у дерева царила тишина.
– Майчу, – донесся с коня нежный голос, и Зиди вновь застыл столбом, как тогда, когда первый раз увидел лицо спутницы. – Дерево снов.
– Знаю, – рассердился на себя за неловкость баль. – Я предупредил
– Вот он и спит, – усмехнулась Рич.
– Соль ему в семя! – пробурчал Зиди, раздвигая бурьян.
В темноте лениво обрывала ветви запряженная в узкую телегу дряхлая лошадь. В телеге спал молодой безусый Яриг, ни одной чертой не напоминающий собственного отца. Одноглазый, хоть и возраст имел, судя по всему, немалый, ни складки на лице не заработал, разве только тонкие морщинки на висках и у губ. А сын его вряд ли собственную молодость за хвост ухватит. Парень крепкий, конечно, и голова у него на месте, да вот работает она не постоянно, а с перерывами. Может быть, слишком широкие щеки молодой Яриг наел?
Зиди вздохнул, прижал ладонью немудрящий кинжал на поясе парня, второй рукой нащупал подбородок, запустил каменные пальцы под челюсть и сильно нажал. Парень мгновенно проснулся, дернулся, но не закричал. Все та же широкая ладонь крепко запечатала рот, да и вторая не позволила кинжал выхватить.
– Тихо, – прошептал баль, хотя про себя выругал сына трактирщика самыми крепкими словечками. Не пошла наука впрок. Что толку, что научился ножом или кинжалом владеть, если ума не хватает слушать и запоминать? Хорошо еще хоть местом не ошибся.
– Тихо! – внушительно повторил уже почти в полной темноте Зиди и отпустил парня.
Тот облегченно выдохнул, спрыгнул с жалобно скрипнувшей телеги и радостно поймал повод коня.
– Держи, – протянул ему Зиди халат Ярига. – А вот и монетка, как договаривались. Как обратно будешь добираться?
– А чего тут добираться? – не понял сын трактирщика, натягивая халат и торопливо карабкаясь в седло. – Тут рядом, я мигом!
– Можно и мигом, если жизнь не дорога, – кивнул Зиди, поеживаясь от стылого вечернего воздуха и снимая мешки с коня. И прошептал озадаченно свесившемуся из седла парню: – К западным воротам правь, и не трактом, а овощным проселком. Западные ворота запирают на ночь: постучишь, пару медяков бросишь, – откроют, не обеднеешь. На тракте искать меня будут. На твоей лошади и в твоем халате – именно такого и будут искать. Не для разговора. Чтобы убить. Понятно?
– Понятно, – испуганно прошептал сын трактирщика и неловко послал лошадь через бурьян.
– Я здесь, – с заметной усмешкой прошептала в темноте Рич.
– Слышу, – недовольно буркнул Зиди.
Ведь тенью с седла слетела – он, бальский охотник, ни звука не услышал! Впрочем, опять он за старое! Какой он теперь бальский охотник? Калека и больше никто. Вот только рука то и дело рукоять меча ищет. Или мех с вином?..
– Оружие есть? – спросил Зиди, оглянувшись на пышущие искрами костры.
– Поделиться с тобой, баль? – уже с другой стороны прошептала Рич. – Или не почувствовал, каким оружием
«Вот ведь выторговал попутчицу на свою голову! Какое у тебя может быть оружие? Кинжальчик с ореховой рукояткой для вытаскивания косточек из фруктов или стилетик для заколки волос?» – раздраженно подумал Зиди.
– А у меня вот нет. Поедем дальше на этой телеге. Воняет слегка, потому что кожа на телеге чуть подпорчена, но придется знатной сайдке потерпеть!
– Ты думаешь, от тебя лучше пахнет? – мгновенно ответила Рич.
«Шило вместо языка! » – оторопел старый воин, но вслух другое сказал:
– Ничего. Надеюсь, эта вонь не привлечет врага, а отпугнет. Садись на телегу, да возьми одеяло, на котором этот недоумок спал, закутайся.
Тень молча скользнула к повозке.
– Да, – добавил Зиди, ухватив лошадь под уздцы. – Там, в мешке, лепешки. До утра перекусить не удастся, так что ешь.
Есть Рич не стала. Закутавшись в кусок ветхой ткани, который у зажиточного сайда и язык не повернулся бы одеялом назвать, она легла на дно телеги и затихла.
«И то ладно», – подумал баль, ведя лошадь по спящей деревне. Будь он один, сейчас завернул бы к постоялому двору, смешался с толпой, а там или сменил лошадь, или телегу. Одеждой бы разжился, чтобы вовсе не отличаться от перетерпевшего летнюю крестьянскую долю сайда. Только с девчонкой о постоялых дворах пока придется забыть. Как бы с дорогой не пришлось распрощаться! Хотя банька все же не помешала бы. Пусть не сайдская каменка, а земляная яма, травой выстланная, как в бальском лесу. Впрочем, до баньки ли теперь? Снег того и гляди выпадет!
За плетеным забором приглушенно заворчала собака, но Зиди, приложив палец к губам, негромко свистнул, пробормотал присказку, которую еще в родной деревне вдолбил ему в голову старик колдун, и с усилием вытащил из земли кол. Изгородь вздрогнула, но устояла. «Вот чем тебе пока сражаться придется», – мелькнула в голове невеселая мысль. Деревянный-то меч не просто так пришлось на арене оставить, обвинил бы тан Креча бывшего раба в краже. Да и к чему теперь Зиди деревянный меч? Он против дурака годен, а в схватке с настоящим воином не всегда и стальной поможет. Что касается ошейника с клеймом дома Креча, хоть на камни его бросай, хоть на ворота вешай – все равно не простил бы Седд бывшего раба. Не таков он, самый гордый тан в Скире.
Зиди положил кол в телегу, мельком глянул на свернувшуюся полумесяцем тень, поднял глаза к небу. Облака ползли темной пеленой, скрывая и звезды и голубой диск осенней Селенги, но на западе не до конца растаяла полоса заката, и ночь еще не стала кромешной. По тракту тащились последние подводы, щелкали бичи, всхрапывали лошади, подгоняемые проголодавшимися хозяевами. Баль присел на край телеги, вытянул по спине вожжами обидевшуюся лошадь и влился в редкий поток.
Стражники настигли повозку ближе к утру, когда и небо и дорога вновь из черных стали серыми. Только придорожные кусты да приблизившийся лес упорно сдерживали ветвями лоскуты ночи. Аилле еще только собирался выползти из-за гор, когда за спиной раздался стук копыт.