Мурка
Шрифт:
Справившись со всеми этими премудростями, я вышел на кухню. Там меня ждал стол, накрытый скатертью хоть и с застарелыми желтыми разводами, но с неизменными рюшечками и кружевами.
— Присаживайся, — распорядилась тетя Глаша. — Минутку еще погодь и покушаешь...
Несмотря на то, что племянничек женщине достался пакостный, я чувствовал, что тетя Глаша любит Нафаню, то есть, теперь уже меня. Сейчас она старательно возилась за плитой фирмы «Magee Union», больше смахивающей на буржуйку на газу. Плита, кстати, была еще одним признаком достатка. Не каждый в начале двадцатого века мог себе позволить нечто подобное. Тем интереснее было понять, что такого случилось
Я внимательно посмотрел на женщину с усталыми глазами, чувствуя, что многим ей обязан. Тот, прежний Гришка, частичка которого затаилась у меня в душе, похоже, всё-таки чувствовал перед ней вину. Я бы на его месте тоже чувствовал. Даже обидно как-то стало, что такой здоровый лоб не может обеспечить нормальную жизнь ни себе, ни тетке. Обидно и неудобно. Не люблю быть должным кому бы то ни было, поэтому должок женщине надо вернуть — возьму на заметку.
Внимание привлекла чудная приблуда, стоящая на столе. Смахивала она на железную клетку для попугая, но с какими-то рычажками и ручками. На ее предназначение намекали две спирали накаливания. Я не смог побороть любопытство, захотел рассмотреть штуковину поближе.
— Если хочешь, можешь поджарить тост, — увидев мой интерес, прокомментировала тетя Глаша.
Это тостер, оказывается, ну ничего себе — в жизни бы не додумался! Внешне такой тостер, скорее, напоминал орудие пыток из какого-нибудь тюремного музея. Ясно, понятно.
Дополняли весь кухонный колорит заплывшие жиром стены, на поверхности которых встречались правильной формы прямоугольные «плеши». Я догадался, что там некогда висели рамки с фотографиями или картинами, по какой-то причине теперь снятые.
Ощущение внутри меня было такое, какое, наверное, бывает у исследователей или у детей, только открывающих для себя мир. Все новое, прежде невиданное, и это ощущение определенно поддерживало состояние этакой эйфории. Мне было интересно абсолютно все.
— Держи, Гришка, вчера похлебку сварила.
Передо мной на столе появилась глубокая тарелка с мутноватым варевом. Над тарелкой струился пар, пахло курицей. Но из куриного мяса в похлебке была лишь плавающая требуха. Выглядело не слишком аппетитно, но делать нечего, у меня уже сводило желудок. Только сейчас я понял, что жуть как хочу есть. Зачерпнув из тарелки с помощью толстобокой деревянной ложки, я нашел, что похлебка вполне себе сносная. Учитывая условия, в которых проживала эта парочка, племянник и тетка, ожидать наваристых борщей-щей не имело смысла.
Тетушка присела напротив меня за стол. Облокотилась о столешницу, сложила подбородок на ладони и уставилась на меня печальным, но любящим взглядом.
— Дурак ты, Гриш, ой дурак, — вздохнула женщина. — Весь в отца.
Я пожал плечами, продолжая уплетать похлебку за обе щеки. Отца я тоже не помнил, как бы память ни напрягал. У меня вообще было такое ощущение, что воспоминания из памяти прежнего Гришки доставались мне крайне выборочно. Исключительно для более или менее сносного поддержания функционирования нового Нафани. Оперативка, чтобы я не тыкался слепым котенком в новой реальности. Котенком я себя действительно ощущал, разве что с открывшимися глазками.
— Отец тоже дурак, значит, теть Глаш? — осведомился я.
— А, отец, ну его, — тетушка махнула рукой, давая понять, что не готова об этом говорить. — Рассказывай, что случилось?
— Вроде
— Брешешь же, все хорошо у него, — тяжело вздохнула она. — Опять к бандитам пошёл в карты играть? Им теткины деньги понес? Где ты на такой костюм денег взял, паршивец, явно моих копеек тебе не хватило бы!
Я промолчал, видя, что тетушка ещё не высказалась до конца. Да и мне непонятно, о чем женщина толкует.
— Ну ничего, может, новая советская власть в стране порядок наведет и жить веселее станет, у тебя работа нормальная появится и мне полегче станет...
— А нормальная — это какая, теть Глаш?
Мне и правда было интересно узнать, какое занятие в 1920-м году считалось «нормальной» работой, и кем меня видит собственная тетушка. Вот, например, сто лет спустя, детей хотели в юристы отдать или там там маркетологи, а здесь как? Женщина улыбнулась, положила свою ладонь поверх моей.
— Вот не хотела тебе говорить, паршивцу, но кто о тебе позаботится, если не я.
— Так?..
— В Ростов, — напевно произнесла она, — на днях приехал Аркадий Иванович, с которым твоя мамонька вместе училась, и он ее замуж когда-то звал. А она, дура, Митьку, твоего папоньку выбрала, — последовало лирическое отступление.
Меня потихоньку посвящали в таинства нынешней семьи.
— Аркадий Иванович, теть, — я попытался вернуть разговор в конструктивное русло. — Я что-то не припоминаю, это кто?
— Неудивительно, что не припоминаешь! Еще парочку раз по голове получишь, и родную тетку перестанешь припоминать! — она сердито убрала руку, помолчала. — Дядя Аркаша — это командир РККА, переговорю с ним, может, возьмет тебя к себе помощничком...
— В Красную Армию? Меня? — я аж супом подавился, не похож был мой реципиент на того, кто способен службу армейскую нести.
— Я теперь не знаю, кто тебя, голенького, туда возьмет, а я ведь деньги тебе на что давала? — обиженно сказала Глаша.
— На что давали? — как болванчик повторил я
— На одежду армейскую, обмундировку, а ты их на что потратил?!
Ясность пришла — выходит, тетка дала Гришке деньги на то, чтобы тот в преддверии приезда некого Аркадия Ивановича закупился и привел себя в божеский вид для службы. А Гришка, то есть я, бабки эти благополучно спустил. И, судя по всему, это происходило не в первый и не во второй раз, тетушка еще спокойно реагирует, привычная, видно, к выкрутасам племянника.
— Добавочки будешь, Гриш?
Я не успел отказаться, как в тарелку вылился еще один половник. Супчик только казался наваристым, а по вкусу напоминал растворенный в кипяточке бульонный кубик типа «кнорров». Жрать такую лабуду можно, но в умеренных количествах. Но тетушке не было до этого никакого дела.
— Сегодня пойду к Аркаше и переговорю, — продолжала Глаша, — надеюсь, что по старой памяти к Томке он пристроит ее сына. Да и ты сам хотел России служить!
Я задумался, помешивая бульон деревянной ложкой. Ясно, что ничего не ясно. Отчего-то очень сильно сомневаюсь, что Гришка реально хотел идти к красным. Скорее, по ушам тетушке ездил, чтобы та его из дома не выгнала. А в армию, любую, хоть белую, хоть красную, я не пойду. Никаким помощником ни у какого дяди Аркаши я не стану. Да и зачем командиру такая морока — взять он меня, может, и возьмет, но в качестве пушечного мяса. Я ж, как-никак, сын женщины, в которую этот Аркаша был беззаветно влюблен. И живое свидетельство неудачи Аркадия — ведь ему дали тогда от ворот поворот. Так что да, роль пушечного мяса мне ненадолго, но обеспечена.