Мурли

Шмидт Анни

— Он в больнице!

— Вот оно что! А я-то думал, что Флюф рассказывает вам какую-то веселую историю.

— Селёдочника сбила машина, — сообщила Мурли. — Вместе с его палаткой. Все окрестные кошки сбежались туда, потому что там кругом разбросана селёдка.

— Об этом можно написать заметку, — заспешил Тиббе. Он схватил свой блокнот.

— Я тоже пойду, — сказала Мурли. — Только по крышам, так у меня получается быстрее.

Она побежала к чердачному окошку, но Тиббе успел задержать её.

— Нет, юфрау Мурли! Мне бы не хотелось, чтобы моя секретарша, словно последняя бродячая кошка, набрасывалась на селёдку, которая валяется на земле.

Мурли смерила его презрительным и гордым взглядом.

— К тому же, — продолжал Тиббе, — там уже полно народу, а вы этого не любите.

— Хорошо, я останусь дома, — согласилась Мурли. — Всё равно последние новости я узнаю на крыше.

На Грунмаркт в самом деле собралась большая толпа. Целое столпотворение. На место происшествия уже прибыла полиция. Под ногами хрустели осколки стекла, палатка была целиком разрушена, повсюду валялись лотки и подносы, флажки были втоптаны в землю, и последняя кошка удирала с кошачьего пира с последним рыбьим хвостом в зубах. Господин Смит тоже наблюдал за происходящим.

— Селёдочника увезли в больницу, — сообщил он Тиббе. — У него сломано ребро.

— Как это произошло? — спросил Тиббе.

— Машина! Самое скверное, что никто не видел, какая машина наехала на палатку. Она тут же умчалась прочь. Ни стыда, ни совести!

— Неужели никого не оказалось поблизости? Ведь это случилось средь бела дня!

— Представьте себе, — скорбно покачал головой господин Смит. — Это произошло в обеденное время, все обедали. Кто-то услышал ужасный треск, но, когда сюда прибежали, машина уже скрылась за углом.

— А сам селёдочник?

— Он тоже ничего не видел. Он стоял и чистил селёдку, как вдруг в его палатку врезалась машина и он упал, придавленный обломками. Полиция уже допросила всех в этом районе, никто на машину не обратил внимания. Наверное, это был какой-то приезжий, не из нашего города.

Тиббе оглянулся по сторонам. На углу Грун-маркт сидела кошка, торопливо доедавшая селёдку «Наверняка кошки видели, кто это сделал, — подумал он. — Скорей всего, Мурли уже в курсе».

Так оно и было.

— Мы давно знаем, кто это сделал, — сказала Мурли, едва Тиббе успел переступить порог дома. — На всех крышах только об этом и говорят.

Это была машина господина Эллемейта. Он сам сидел за рулем, и это он наехал на селёдочника. Тиббе недоверчиво взглянул на неё.

— Разве столь уважаемый человек стал бы скрываться после того, что случилось? Он обязательно заявил бы о происшествии в полицию.

— Кошки видели это собственными глазами, — упрямо повторила Мурли. — Ведь возле палатки селёдочника всегда обретаются кошки. Там были и Косой Симон, и Промокашка, и Просвирка. Какое счастье, что вы теперь об этом знаете, господин Тиббе! Пусть в газете напечатают всю правду.

Тиббе сел и молча принялся грызть ногти.

— Разве не так? — спросила Мурли. — Об этом можно напечатать в газете?

Тиббе покачал головой.

— Конечно, я напишу заметку о происшествии. Но я не могу утверждать, что наезд совершил господин Эллемейт. Нет никаких доказательств.

— Никаких доказательств? Но три кошки…

— Вот в том-то и дело, что кошки. Какой мне с того прок? На месте происшествия не было ни одного свидетеля.

— Там было целых три свидетеля.

— Кошки — не свидетели.

— Разве?

— Нет. Не могу же я написать: «От некоторых кошек нам стало доподлинно известно, что на селёдочника совершил наезд наш многоуважаемый господин Эллемейт». Я никак не могу этого сделать. Поймите же наконец!

Мурли не понимала. Не произнеся ни слова, она ушла в свою коробку.

…Ночью на крыше Косой Симон сказал Мурли:

— Возле ратуши тебя кое-кто поджидает.

— Кто?

— Парфюм. У него для тебя новости.

По крышам Мурли добралась до городской ратуши. Пробило три часа ночи, на площади стояла тишина. В лунном свете перед ратушей, каждый на своем постаменте, застыли каменные львы, опиравшиеся передними лапами на каменные щиты.

Мурли остановилась в ожидании. Со стороны левого льва на неё пахнуло смесью причудливых ароматов. Запах кошки мешался с запахом духов. Из-за каменного льва вышел Парфюм.

— Носик-носик, — пропел он. Они потёрлись носами.

— Надеюсь, ты простишь за то, что я благоухаю яблоневым цветом, — мурлыкнул кот. — Это наш новый аромат. Я хочу тебе кое-что рассказать, но ты не должна ссылаться на меня. Не нужно, чтобы мое имя упоминалось в прессе. Обещай мне.

— Обещаю, — кивнула Мурли.

— Поверим на слово… Помнишь, я рассказывал тебе про Виллема? Он работал у нас в столовой, и его уволили.

— Помню, — сказала Мурли, — ну и что?

— А то, что его снова взяли на работу.

— Я рада за него. Это и есть твоя новость? Для газеты это не годится.

— Не спеши, — важно топорща усы, остановил её Парфюм. — Я ещё не всё сказал. Слушай. Сижу я, значит, на подоконнике со стороны улицы — есть у меня такое заветное местечко, где меня никому не видно, там виноград по стене вьется. А мне, наоборот, видно и слышно всё, что происходит в конторе у директора. Директором у нас Эллемейт, знаешь это?

— Ещё бы я этого не знала! — воскликнула Мурли. — Он покалечил твою мать.

— Вот-вот, — фыркнул кот. — Неудивительно, что я его терпеть не могу. Не сказал бы, что я очень привязан к моей матери, — на мой взгляд, она слишком вульгарно пахнет. Я привык к более изысканным ароматам. Но то, что он сделал, переходит всякие границы… Сижу я, значит, на подоконнике и вдруг вижу, что перед Эллемейтом стоит Биллем. Дай-ка, думаю, подслушаю.

— Говори же быстрей, — поторопила его Мурли.