Мурманский сундук.Том 2
Шрифт:
— Видно будет, — ответил Стефан на вопрос Стыся. — Пока не тороплюсь. Осмотрю Москву, а там поеду в Заозерье, надо навестить кое-кого.
— Ахметку что ли?
— А ты откуда знаешь про него?
— Пол мне рассказывал. Мы ж искали его.
— Искали? — удивлённо вскинул брови старший Заг. — Я ж просил Пауля ничего не предпринимать до меня.
— Хотели сделать вам сюрприз…
— Искали, значит. — Лицо Стефана стало пасмурным. — И что же — нашли?
— Нашли.
— Значит, жив Ахметка. — Глаза Стефана заискрились.
— Был жив, — вырвалось у Стыся.
Сказав
— Почему был? — спросил «дед», резко повернувшись к Стысю.
Стысь молчал, обдумывая, что ответить Стефану.
— Так почему ты сказал в прошедшем времени? — переспросил «дед». В его голосе прозвучали недовольные нотки.
— Сказали наши люди, что нашли, это я хотел только сказать, — стал выкручиваться Стысь.
— Ты его видел?
— Откуда. Мы узнали, что он живёт на прежнем месте, на хуторе и больше никаких действий не предпринимали.
— Наверное, он меня не узнает при встрече. Столько годов пролетело. — Стефан пощипал усы.
— Может и не узнать, — подтвердил Стысь. — Теперь вы солидный бизнесмен, почтенный человек, и в годах. Думаю, что и вы сразу не узнаете. Время неузнаваемо меняет людей как внешне, так и внутренне, — с уверенностью в своей правоте сказал Стысь.
— Наверно, не узнает, — согласился Стефан.
— Точно не узнает, — вырвалось у Стыся. Ему стало невмочь хранить тайну. Пол тоже. Переложил свои заботы на Алекса, а сам и в ус не дует. Стысь почувствовал, как ручеек пота побежал между лопатками.
— Почему так думаешь?
Стысь выдохнул и набрал полную грудь воздуха.
— Так на кладбище он лежит.
— Ахметка?!
— Он самый.
Стысь решил сказать старику часть правды, скрыв, что в смерти Ахметки повинны Стысь и Пол. Может, он всю правду никогда не узнает, а если узнает, то с течением времени рана затянется и не отдастся такой болью в сердце «деда».
— Когда это случилось? — Стефан нахмурился и по голосу Стысь понял, что старик очень обеспокоен смертью хуторянина.
— Да недавно. Дня два или три назад.
— Что же ты мне сразу не сказал. Всё юлил.
— Не хотел, чтобы вы расстроились.
— Ахметки нет. — Стефан сжал лицо ладонями. — Стоило мне из-за этого ехать!
— Может и не надо было, — вкрадчиво сказал Стысь. — Наслаждались бы отдыхом в Лозанне или ещё где…
Стефан не ответил, отдавшись на волю мыслей. Даже улицы Москвы, которые он так хотел увидеть, бежавшие за стёклами «Линкольна», перестали интересовать его. Сообщение Стыся о том, что Ахметка умер, повергло старика в уныние. Его больше интересовала встреча с Ахметкой, осколком той жизни в России, которую он потерял или покинул, или его заставили покинуть. Ещё в Швейцарии, когда сын с внуком только налаживали дело в России, он уже подумывал о возвращении, точнее, о посещении России. Размышлял, кто же остался жив на хуторе. Пелагея, наверное, давно умерла. Только Ахметка, если не переехал. Годков-то ему не намного больше, чем Стефану.
Ахметка
Глава девятая
Икона
После похорон Геронтия на тихом сельском кладбище близ села Спас-на-Броду, справили его поминки, в чайной, недалеко от восстановленной церкви. Бывший совхоз, а теперь акционерное общество, как пообещал два дня назад Николаю его директор, позаботилось о приличествующих похоронах бывшего пайщика, а ныне покойного Геронтия. Акционерное общество не процветало от переименования, доходов не прибавилось, мучили налоги и кредиты, но гроб сделали в своей столярной, обшили красным материалом с рюшечкой, венки заказали в городе, помогли и жители, знавшие Геронта или работавшие с ним. На поминках было человек двенадцать: два старика, древних и глухих, работавших вместе с усопшим лет сорок назад, совхозный зоотехник, мастер столярной мастерской, дочь с внуком, тётка Вера с Николаем, две женщины деревенские да два мужика, копавших могилу.
Отведав кутьи — отварного риса с изюмом, заев блинчиком с мёдом, выпив две или три рюмки, как подобало на таких скорбных событиях, помянув ещё раз добрым словом Геронта, Николай попрощался с его дочерью и внуком, которых он не знал до сего дня, и поехал к себе в Дурово. Всех остальных участников скорбного мероприятия до места жительства по распоряжению директора отвозил шофёр акционерного общества.
Николай ехал просёлочной дорогой. Разросшиеся ветки кустов ольхи стегали «Запорожец» по стёклам, по верху кабины, под колесами расплескивались непросохшие лужи, но Николай не замечал этого, отдавшись скорбным воспоминаниям о покойном.
Геронта он знал с детских лет. Отец Воронина, в конце сороковых, окончив сельскохозяйственный институт, а потом аспирантуру, работал в Тимирязевской академии, в Москве родился и Николай. Но каждое лето или полностью, или частично, проводил время в Дурове, у деда Семёна Воронина. Дед был на пенсии, жил в собственном доме с женой, и внука всегда ждали в гости. Когда-то дед был председателем первого колхоза, и многие в округе его знали, бывало и захаживали к нему потолковать, попросить совета, похлопотать перед районным начальством о чём-либо насущном для односельчан. Раза два или три заходил Геронт. О чём они беседовали Николай не знал, да и не интересовался — мальчишечьи забавы были дороже подслушивания чужих разговоров.
После смерти деда с бабкой, он с женой наведывался в деревню, уже скудеющую и пустеющую, в которой оставались доживать свой век пять или шесть стариков. Тогда-то в районном городе Верхние Ужи он встретил Геронта. Тот постарел, но Николай узнал его, поздоровался. Старик внимательно всмотрелся в Николая, а потом неуверенно спросил:
— А не Семёна ли Воронина внучек?
— Угадали, — ответил Николай. — Я вас помню. Вы Геронт?
— Я самый. А тебя я бы из тысячи узнал, хотя столько времени прошло, мальчишкой помню, — больно ты на деда, на Семёна, похож… — Он задержал взгляд на Наташе. — Жена, чай?