Мушкетёр Её Высочества
Шрифт:
— Вера, ты на сто процентов права, — согласился Семён и сказал: — Давайте пить чай.
Он залез в карманы шинели и вытащил две пригоршни конфет.
— Опять проходил мимо? — спросила Вера.
— Да нет, купил на станции, — сообщил Семён, а Вера подумала, что он врёт, так как на станции Зерново они никуда не ходили, а на хуторе Михайловском не было времени. «Плут!» — с теплотой в душе констатировала она и успокоилась, с удовольствием глядя на Семёна, травившего байку про свою тётушку, которой, как она подозревала, у него не было.
«Мирабо» зашёл в порт Чанаккале, где оставили часть английских и французских войск. Доктор Моризо не сходил на берег, так как ему добавили больных с других кораблей, и поэтому времени на знакомство с городом не было. Больше всего хлопот доставляли больные гриппом, для которых выделили отдельное помещение, изолированное от других.
Больные таяли на глазах: вначале синий цвет лица, потом пневмония, а дальше кровавый кашель, остановить который не представлялось возможным. Моризо был бессилен что-либо сделать, а глаза больных матросов, смотревших на него с надеждой, вызывали в нем внутреннюю боль души, несмотря на то, что он был закалён и видел вещи, гораздо ужаснее.
Раздражало то, что болезнь возникала внезапно, и совсем здоровый человек мог на другой день умереть, напоминая другим о бессмысленности человеческой жизни перед хаосом окружающего мира. Несправедливо названная «испанкой», болезнь поражала все нации, не выбирая и не щадя никого.
За себя Рене не боялся – не потому, что был бессмертным, или из-за того, что являлся врачом, а считал, что если умрёт, то умрёт на своем посту, как и следовало поступить человеку, давшему клятву Гиппократа.
По-прежнему донимал Эжен Марсо со своими пальцами. Во время обхода вновь потребовал укол, показывая руку в крови. Размотав бинты, Моризо понял, что рука вновь зашибленная, вероятно, специально. Перебинтовав, он поднялся, чтобы уходить, когда Марсо напомнил:
— Доктор, а укол?
— Уколов нет, кончились, — жестко сказал Моризо, и услышал, как моряк зло заскрипел зубами.
Самым тяжёлым был случай, когда один из матросов-близнецов Левевр заболел гриппом. Так случилось, что болезнь пристала к одному близнецу, а второго, почему-то, пощадила. Через несколько дней больной скончался, а его брат, которого болезнь не брала, весь почернел от горя. Его взгляд, которым он провожал Моризо, не давал ему спать по ночам.
В тот день у него была операция.
Казалось, что ничего такого серьезного, обычный аппендицит, матрос совсем не хотел делать операцию, но когда Моризо разрезал брюшную полость, то оказалось, что ещё чуть-чуть и матрос бы умер от перитонита. Стоило только удивляться, что пациент не чувствовал болей, возможно, он терпел и не хотел признаваться. Когда Моризо, уставший от операции, шёл в свою каюту, удар в голову сзади вырубил его прямо перед её дверью.
Когда он очнулся и открыл глаза, то увидел над собой лицо своего земляка, санитара Себастьяна, который, склонившись над ним, тихо спрашивал:
— Вы слышите меня, мсье Моризо?
— Помоги мне, Себастьян, — попросил Моризо и поднялся с помощью санитара. Голова болела, и когда он очутился в каюте, то сказал, присаживаясь на откинутую кровать:
— Себастьян, посмотри, что у меня там.
— Как же вы так неосторожно? — спросил тот и, не услышав ответа, сказал: — Я пойду и принесу медикаменты, чтобы обработать рану.
Когда Себастьян вернулся и принялся обрабатывать рану на голове, дверь отворилась, и на пороге появился капитан Дюрант, который молчал и стоял, прислонившись к стенке. Моризо понял, что его позвал Себастьян. Капитан Дюрант был прикомандирован на броненосец от военной разведки и отвечал за секретность объекта, то есть за «Мирабо».
Когда Себастьян обработал рану и вышел по знаку капитана, тот присел на кровать и спросил Моризо: — Кто это был?
— Я не знаю, — честно ответил Моризо.
— Хорошо, Рене, забудь, — вздохнул капитан и спросил: — Как у тебя дела?
—Да не очень, — признался Моризо. Капитан Дюрант был хорошим собеседником, так как умел слушать и вскоре узнал о Моризо всё, что хотел. На прощание он похлопал его по плечу и сказал:
— Поправляйся, Рене, и не очень налегай на работу.
На следующий день Моризо узнал от Себастьяна, что арестован Эжен Марсо и матрос Левевр.
— Марсо ведь больной, — возразил Моризо, на что Себастьян ответил: — Симулянт он и наркоман.
Моризо не был уверен, что его ударил Марсо или обидевшийся за брата Левевр, и подумал, что он, возможно, действительно стукнулся сам, но его сомнения развеял сам капитан, который сказал, что Левевр признался в покушении.
— Я вас попрошу, не наказывайте его, — попросил Моризо, — у него от гриппа умер брат.
— Я знаю, — сообщил капитан, — но держать себя в руках нужно. Пусть посидит пару дней, подумает.
Он обернулся и уже уходил, когда его окликнул Моризо:
— А где Марсо?
— Марсо я отправил на место службы, — бросил Дюрант, — нечего ему в госпитале околачиваться.
В Западный Ориндж можно попасть, если выбраться из Нью-Йорка и ехать по 280 шоссе, идущему на северо-запад. Но сейчас эта дорога пересекает Западный Ориндж поперёк, упираясь с каждой стороны в Нью-Йоркское море. Узкая изогнутая лента, тянущаяся через кусочек Клифтона, Западный Ориндж, Шорт Хилс, Уоррен и Бриджоутер – вот и всё, что осталось от Нью-Йорка.
Филадельфия, Балтимор, Вашингтон, Ричмонд и вся Флорида оставались под водой и неизвестно, появятся когда-либо снова. Такие сведения Мурик легко почерпнул из своей карты, лежащей на письменном столе и, как оказалось, не первый раз востребованной для доброй службы.
Путешествуя на вызванном капе, Мурик рассуждал о последних двух делах, так и не раскрытых, как не пытался он подобрать ключи. То, что убийства связаны с какой-то древней информацией, весьма ценной, не подлежало обсуждению, только странный невзрачный перстень не вписывался в собранную Муриком конструкцию. Возможно, он был каким-то ключом, знаком, который давал возможность узнать нужное у нужного человека, но дальше рассуждений дело не двигалось.