Мушкетеры
Шрифт:
Два дня Григорий и Матвей вытирали локтями и коленями пыль со старых бумаг и холстов. Знака не было. Справедливости ради следует добавить, что не было и планов за целые десятилетия.
От семнадцатого века вообще не сохранилось ни единого документа, о чем, впрочем, Тарасюка предупредили ещё в областном архиве. А ведь именно тогда поставлен был в Темирбаше первый завод и отлит первый колокол…
Когда Григорий с помощью Матвея докатил последний рулон до стенки, не без труда поднял его и прислонил в углу, рабочий день в управлении комбината уже закончился. Было тихо.
Держа в одной руке пиджак, Тарасюк с размаху хлопнул по нему другой рукой и скрылся от Матвея за тучей серой пыли. Матвей оглушительно чихнул и попятился к двери.
Григорий набросил пиджак на широкие плечи, щелчком сбил с лацкана приставшую нитку и невозмутимо последовал за Матвеем.
Глава четвертая
ОТЕЦ АРСЕНТИЙ НЕСЁТ СВОЙ КРЕСТ
Разумеется, это было чистейшей авантюрой — на четвёртый день после прибытия в Темирбаш мчаться сломя голову в Шайтанову падь!
Но, с другой стороны, что прикажете делать, если три главные надежды рухнули в первые же три дня?
О крушении первой, главной надежды — на геологические и топографические документы — мы уже рассказали.
Вторая возлагалась на лесничего. Вместо классического, кряжистого, заросшего бородой старца он оказался длинноруким и длинноногим молодым человеком, студентом-заочником Ленинградского лесного института и мастером конного спорта. Тем не менее тайгу здешнюю парень знал насквозь, вырос тут и должность получил, можно сказать, по наследству от отца. По словам лесничего, во всём районе никаких загадочных предметов размером более метра заведомо не существовало. За предметы меньших размеров он, будучи человеком честным и точным, ручаться не пожелал.
Третья главная надежда — председатель Темирбашского клуба туристов (тут уж самый настоящий старик — и кряжистый, и с бородой, — шестидесятитрёхлетний пенсионер, бывший паровозный машинист) сперва решил, что его разыгрывают. А когда уверился, что разговор идёт всерьёз, извиняющимся тоном проговорил:
— Разве что в гражданскую, когда я в партизаны уходил, побывали здесь ваши марсиане, да тогда же и отчалили, ничего нам на память не оставив.
После крушения всех этих надежд не мудрено было пуститься в авантюры. Тем более, что в самом названии местности Матвею и Григорию чудилось нечто космическое.
Может быть, всё-таки Тарасюк уговорил бы Матвея остаться в городе, если б не масло, подлитое в огонь ответственным секретарём городской газеты «Красный горняк».
Этот самый ответственный секретарь, невероятно рыжий юноша, прежде всего выложил Тарасюку и Матвею всё, что он думал о проблемах посещения нашей планеты гостями из космоса в прошлом, настоящем и будущем. А затем ознакомил их с помещенной полгода назад в «Красном горняке» статьей-боевиком одного известного в республике литератора. Известный литератор утверждал со свойственной ему категоричностью, что не только имя, но и происхождение пади («огромной, воронкообразной, с пологими краями экзогенной впадины») связано с падением метеорита, который, в свою очередь, мог быть, так сказать, и не совсем обычным метеоритом…
Матвей впился в статью, как клещ, а Тарасюк тем временем постарался объяснить ответственному секретарю ситуацию.
Все обычные источники информации исчерпаны. Требуются принципиально свежие идеи…
— Понял! — отрапортовал ответственный секретарь.
Он молниеносно натянул пёстрый пиджак с ромбиком университетского значка и скрылся за дверью.
Тарасюк подошел к окну и раскрыл его. Оттуда раздался громоподобный треск отъезжающего мотоцикла.
— Современный интеллигент, — с одобрением сказал Тарасюк. — Вот собака, глушители снял!
Дороги к Шайтановой пади не было, и весь путь — двадцать восемь километров — мушкетеры проделали пешком. После чего, удостоверившись в полном отсутствии таинственных явлений природы или цивилизации в уютной ложбинке между тремя сопками, Тарасюк присел на розоватый валун и зло пнул его изрядно стоптанным каблуком:
— Шах и мат! Если только твой знак — не то, что находится подо мной…
Белов критически сощурился.
— Если бы вот так, вместе с твоей фигурой, можно было бы призадуматься. А без неё… Доставай колбасу! — и поплёлся к бегущему шагах в десяти ручейку за водой.
Тарасюк захватил ртом край принесенного Матвеем котелка и начал запрокидывать его над головой. Слышалось только глуховатое бульканье. Григорий поставил котелок, отёр губы и сказал:
— Ещё.
Матвей снова отправился к ручейку.
От второго котелка ему тоже ничего не досталось, от третьего — самая чуточка.
Матвей аккуратно сполоснул край помятого алюминиевого сосуда, проделавшего с Григорием не одну тысячу километров, и напился. На донышке ещё осталось немножко воды.
Тарасюк скептически хмыкнул и не глядя допил остаток.
После хлеба с колбасой и воды из ручейка надо было укладываться на захваченные с собой гостиничные одеяла и спать. Ибо, как справедливо уверял Григорий накануне, требуя, чтобы выход в Шайтанову падь был назначен не позже чем на половину четвёртого ночи, сделать пятьдесят шесть километров за одни сутки — задача, непосильная даже для Портоса. Особенно если прибавить к первым двадцати восьми километрам ещё добрый десяток, нахоженный по пади и не очень приспособленным для пеших прогулок склонам окрестных сопок.
К счастью для мушкетеров, ночью дождя не было. Тарасюк проснулся в половине восьмого, достал карманный томик стихов Гейне и, не вставая, читал до половины девятого. Только после этого он растолкал спавшего без задних ног Матвея.
В гостиницу вернулись, когда на улицах давно горели фонари.
Дежурная, выдавая ключ от комнаты, сообщила, что товарищей учёных искал один молодой — рыжий, и один пожилой товарищ. Сказали, завтра зайдут ещё.
Тарасюк согласно кивнул. Раз зайдут ещё, чего же расспрашивать? Матвей, который от усталости не мог раскрыть рта, поплёлся на второй этаж в номер.