Мусорщик
Шрифт:
— Владимир Анатольевич!
— Да, слушаю вас, — встрепенулся губернатор. Он после просмотра стал мрачен.
— Владимир Анатольевич, дело гораздо серьезней… Кассета — это, так сказать, цветочки. Она говорит о моральном облике генерала… А есть кое-что посерьезней.
— Ягодки? — мрачно спросил губернатор, покосившись на папку с бумагами.
— Да, ягодки. Волчьи. Те два журналиста, о которых я уже упомянула, сумели собрать некую информацию о Тихорецком и его подручном майоре Чайковском. В суде эта информация доказательной силы иметь не будет. Более того,
Губернатор взял в руки папку. Внутри лежало всего несколько листочков. Читал губернатор быстро, иногда качал головой. Ксендзова сидела молча.
— Да это же черт знает что! — сказал Яковлев, закончив читать. — Понедельник, понимаешь, за «чистые руки» борется! Рядовой оперсостав терроризирует, а его первый зам… Да это черт знает что! Помойка какая-то, грязь… мусор.
— Помойка, — согласилась судья.
— А раскопали это два журналиста! В ГУВД есть собственная служба, чтобы выявлять предателей… А раскопали два журналиста! Разгребли этот мусор.
— Управление собственной безопасности, Владимир Анатольевич, никогда не будет копать под первого заместителя ГУВД. Даже если бы к ним попали вот эти материалы, — Ксендзова постучала пальцем по папке, — даже если бы они попали, то… сами понимаете.
— И поэтому вы пришли ко мне? Так, Марина Вильгельмовна?
— Так, Владимир Анатольевич. Яковлев встал, прошел по кабинету, остановился напротив судьи и спросил:
— А эти ваши журналисты-мусорщики… Они не собираются обнародовать эту информацию?
Ксендзова мгновенно напряглась:
— Почему вы спросили?
Впервые с начала беседы Яковлев улыбнулся:
— Вы думаете, я хочу «отмазать» Тихорецкого?
— Нет, но…
— Не лукавьте, Марина Вильгельмовна. Ну, честно: подумали?
Ксендзова улыбнулась и кивнула головой.
— Ну вот видите… Скажите мне как юрист: вы точно убеждены, что факты, изложенные в «досье», в суде не сработают?
— Да, Владимир Анатольевич, я убеждена. ГУВД, разумеется, может провести свою проверку. Но, во-первых, вся информация носит оперативный характер. Во-вторых, трудно рассчитывать на какие-то свидетельские показания… А многих участников тех событий уже и в живых нет. В-третьих, никто и не будет проверять…
— Особенно тщательно, — докончил за нее Яковлев.
— Именно так.
— Что же будем делать, Марина Вилгельмовна?
— Вне моей компетенции, Владимир Анатольевич. — ответила судья. — Я не могу своей властью решить судьбу генерала МВД.
— Так ведь и я не могу… А давайте спросим у самого генерала?
— А давайте!
Губернатор улыбнулся и снял трубку со «смольнинского» [21] телефона. Улыбка была невеселой.
21
Внутригородская система защищенной спецсвязи.
Черное пятно сгоревшего мха он увидел
«Трагическая гибель принцессы Дианы», — сказала магнитола. Сашка нажал на клавишу. Магнитола заткнулась. Шумела на ветру крона гигантской сосны, чернело пятно сгоревшего мха… Щемило сердце. Кора у основания мощного ствола была сорвана, торчали желтые расщепы древесины. Возможно, дерево еще помнило тот чудовищный удар. И собственную дрожь. И смертный ужас женщины в сверкающей железной коробке.
Крона шумела. В этом шуме не слышен был крик. Изумленный, последний… А ты не понял! Ты ничего тогда не понял. Ты пожал плечами и положил трубку на аппарат. А уже взметнулся огненный клубок из расплющенного бензобака, опалил кору дерева. Испепелил грешную Настину душу.
Спас ли ее огонь очищающий?
Всю жизнь она грешила, лгала и предавала. Потом научилась убивать… Спас ли ее огонь? Можно ли было ее спасти? Ответа Зверев не знает. Наверно, его и никто не знал… Наверно, его и нет. Только крона сосны шумит на ветру.
Зверев вылез из машины, посмотрел еще раз на сосну… Прощай! Теперь уже навсегда… прощай. Пусть тебе будет легко в твоем аду. Возможно, еще встретимся.
Зверев тряхнул головой, повернулся к машине: надо ехать. Ехать прочь от этого страшного места. Он попытался отогнать мысли, сосредоточившись на чем-то приземленным, бытовом… хоть на тачке, что ли? На забрызганных, грязнущих стеклах. Да, на стеклах. Надо их протереть… Он открыл багажник и взял в руки тряпку. Слабо сверкнула звездочка. Сашка расправил тряпку и… ошеломленно уставился на свой старый милицейский китель, на погоны с четырьмя капитанскими звездочками. Он уже давно забыл об этой «тряпке», не вспоминал ни разу, хотя держал в руках неоднократно… Созвездия горели. Созвездия опера.
Зверев обернулся к сосне. Затылок обожгла какая-то мысль. Даже, пожалуй, не мысль — память. Он взялся за погон, рванул. Ткань затрещала, но погон был пришит на совесть. Он рванул еще. Погон остался в руке, а китель полетел в черную пропасть багажника. Сашка пошел к сосне.
Он шел тяжело, медленно… Он вступил в черный обгоревший круг, захрустело под подошвами битое стекло. Зверев остановился. Ему было очень трудно. Казалось, сила земного тяготения в этом черном пятне выросла вдвое. Он сделал шаг. Второй, третий… десятый. Он уперся лбом в ствол сосны. Легкая дрожь бежала по дереву.
Зверев вставил погон в расщепленную ударом древесину.
Потом он сидел в машине с закрытыми глазами и думал… Ерунда! Ни о чем он не думал. Он просто сидел с закрытыми глазами в машине. Мимо неслись фуры, микроавтобусы, легковухи. В каждой третьей из них работало радио… Мир сокрушался по поводу гибели принцессы Дианы.
Двое гаишников, проезжая мимо в жигуленке, заметили зверевскую «девятку» и подозрительного (спящего? пьяного?) мужика внутри. Остановились, подошли.
Сашка открыл глаза. И глаза его старшему сержанту не понравились.