Муссон. Индийский океан и будущее американской политики

Каплан Роберт Дэвид

Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, почему это происходит. Мировое нефтеносное средоточие, Персидский залив, становится все более оживленным и опасным местом. Ему грозит не только вероятная война между Соединенными Штатами и Ираном, но также множество осуществимых террористических замыслов, которые могут затронуть как одно отдельно взятое грузовое либо нефтеналивное судно, так и несколько. Более того, усиление Индии и Китая значит, что Персидский залив становится «спасательным кругом» не только для Запада, но и для Востока. Если однажды Персидский залив закроют для судоходства, близлежащие порты, соединенные с ним железными дорогами либо нефтепроводами, приобретут еще большую жизненную важность. Например, порт Сохар в Омане, расположенный у самого Ормузского пролива. Оман, этот образец и пример политической устойчивости, рассматривается странами Персидского залива как вероятное связующее звено между ними и окружающим миром. Хотя в XXI в. Дубай может унаследовать роль, сыгранную в XIX в. Аденом – тогдашним величайшим угольным портом Великобритании в Индийском океане, – все

же Дубай, стоящий на берегу Персидского залива, географически уязвим. Поскольку для океанских грузовых судов плавание в Дубай означает плавание кружным путем, этот порт скорее может служить перевалочным пунктом не при морских, а при воздушных перевозках [10]. А пока что порт Салала, расположенный в Дофаре, имеет дополнительное преимущество: он находится почти посередине южной оконечности Аравийского полуострова, практически на одинаковом удалении от Индостана и Красного моря: идеальный перевалочный пункт, как во времена древние, так и в XXI в. Сюда не нужно двигаться кружным путем, и потому Салала, с его ремонтными доками, бункерами, складскими помещениями и причалами для грузовых судов, принимает и обслуживает свыше 1500 судов ежегодно. За минувшее десятилетие портовые доходы постоянно росли. Железные дороги и нефтепроводы, сходящиеся в обширных портовых комплексах, бесповоротно покончили с безвластием, царившим в пустыне. И море – тоже, впрочем, покоренное с незапамятных времен ветрами-муссонами – осталось торжествующим победителем.

Глава 4

«Индийские края»

Маскат, оманская столица, – это череда шелестящих волнами сказочных бухт. Причалы и пристани уходят далеко в воду, которая перед наступлением ночи становится серебристо-синей, завораживающей. Прибрежные дома, построенные во времена Великих Моголов и персов, – белокаменные, с зелеными и золотыми куполами – жмутся к подошвам крутых, зубчатых, меланхолически серых гор. Новейших строений – уродливых и безликих, разрушающих прелесть подобного пейзажа – не видно вовсе. Кажется, от Маската рукой подать до Индии, а вот до недальнего Дубая с его «глобализацией на диснеевский лад» нужно проплыть полсвета.

В главной бухте, где Маскат зародился и откуда пополз вверх по склонам двух каменистых горных отрогов, напоминающих спины допотопных ящеров, высятся изъеденные годами стены двух португальских фортов: Аль-Джалали и Аль-Мирани. Эти укрепления воздвигли в 1587 и 1588 гг. как еще один оплот Португалии в борьбе с турками-оттоманами на берегах Персидского залива. Между фортами белеет дворец Аль-Алам, принадлежащий султану Кабусу. Грозно и симметрично высящиеся над гаванью, оба форта насыщены памятью о прошлом. Задумываешься о циклопических португальских бастионах в Ормузе, Малакке, Макао, Мозамбике – и особенно в Диу, близ северо-западного индийского полуострова Катхиявар (штат Гуджарат) [1]. Оборонительные стены метровой толщины, круглые башни, винтовые лестницы, казематы, похожие на пещеры, запутанные переходы-лабиринты – истинные шедевры фортификационного искусства. И невольно припоминаешь всю невероятную повесть о португальцах. Не только на оманской земле красуются подобные постройки: их довольно много на всем побережье Индийского океана.

Новейшую свою историю Индийский океан начал едва ли не как имперская собственность Португалии. За два десятилетия, миновавшие после плавания Васко да Гамы в 1498 г., португальцы завладели всеми важнейшими судоходными и торговыми путями от Восточной Африки до нынешней Индонезии [2]. Это не значит, что португальцы были в Индийском океане первыми могущественными пришельцами издалека – отнюдь нет! – но только португальцы сумели первыми утвердиться везде и всюду.

Европейцы присутствовали на берегах Индийского океана с глубокой древности. Древние греки забирались далеко на юг, до самой легендарной Рапты, располагавшейся где-то в Восточной Африке, невдалеке от Занзибара. Им был известен и Цейлон, описываемый Клавдием Птолемеем в «Руководстве по географии». Поднимались они вверх по Бенгальскому заливу, до самого устья Ганга неподалеку от Кольката (нынешней Калькутты) [3]. В I в. до н. э. греческий мореплаватель Гиппал, наблюдая за направлением и силой муссонных ветров, вычислил прямой курс от Красного моря до Индии. Впоследствии Гиппал поделился этими сведениями с римлянами [19] .

19

Гиппал мог быть греческим выходцем из Египта, хотя многие сомневаются в том, что Гиппал существовал вообще. Точная дата его открытия остается неясной. Природа муссонных ветров могла быть уже известна европейцам, поскольку Неарх, флотоводец Александра Македонского, отплыл из Индии в 326 г. до н. э. См.: Hourani. Arab Seafaring. P. 25; Freeman D. B. The Straits of Malacca: Gateway or Gauntlet? Montreal: McGill-Queen’s University Press, 2003. P. 12; Verlinden Ch. The Indian Ocean: The Ancient Period and the Middle Ages // Chandra S. The Indian Ocean: Explorations in History, Commerce and Politics. New Delhi: Sage, 1987. P. 32.

Каждый год – как пишет Эдвард Гиббон, «когда близилось летнее солнцестояние», – римский торговый флот, подгоняемый муссоном, отплывал из Египта к юго-западному Малабарскому берегу Индии, минуя Аравию. Зимой, когда ветры меняли направление, флот возвращался домой, тяжело груженный шелками, драгоценными камнями, деревом, слоновой костью, заморскими животными и благовониями – например ладаном [4]. Христианство могло достичь Малабарского побережья (описанного Птолемеем) на закате Римской империи [5]. А еще дальше, в Юго-Восточной Индии, на Коромандельском берегу, археологи обнаружили римские амфоры и монеты [6].

Полторы тысячи лет спустя турки-оттоманы объявились и на Красном море – в Йемене и в Персидском заливе, – где заняли иракский город Басру. Захватив Йемен, оттоманы смогли преградить своим соперникам, португальцам, доступ в Красное море. Турки совершали набеги на португальцев даже в Восточной Африке. Однако их попытки расширить и упрочить свое присутствие в Аравии и вокруг Персидского залива, а также укрепиться в Индии провалились, хотя на протяжении XVI в. оттоманы, случалось, подолгу контролировали морские торговые пути в северных водах Аравийского моря. Именно португальцы в итоге положили конец притязаниям турков-мусульман [7]. Но, хотя оттоманы отлично сознавали всю важность Индийского океана (повсеместное соперничество с португальцами стало их навязчивой идеей), Турция была чересчур уж сухопутной империей, чтобы вести упорные военные действия в далеких тропических водах. Воюя с венецианцами в Средиземноморье и с австрийскими Габсбургами в Центральной Европе, а источником снабжения имея Константинополь, столь удаленный от Индийского океана, турки чувствовали себя стесненно. Неизбежным образом Индийский океан превратился для них во второстепенный театр военных действий [8].

Сопоставьте неудачи турков с достижениями португальцев, чьи солдаты и моряки в 1510 г. заняли Гоа на западном индийском берегу, в 1511 г. – Малакку (Малайский пролив), в 1515 г. – Ормуз (близ Маската, на побережье Персидского залива) и в 1518 г. – Коломбо на острове Цейлоне. Всего лишь через 23 года после того, как португальцы обогнули мыс Доброй Надежды, они уже достигли Явы. Архитектура всех европейских укреплений, построенных в Азии, следует образцам португальской фортификации. К 1571 г. на северных берегах Индийского океана насчитывалось примерно 40 португальских факторий и фортов, похожих на Аль-Джалали и Аль-Мирани. Эти твердыни грозили судоходству на путях, ведущих к Леванту, Персидскому заливу, Аравийскому морю, Бенгальскому заливу и Восточной Азии, а иногда и контролировали мореплавание [9]. По сравнению с кораблями, которые появятся на Средиземном море в XVII в., тогдашние португальские галеоны и карраки могли выглядеть неуклюже, но, сочетая латинское и прямое парусное вооружение, неся на борту артиллерийские орудия, они намного превосходили суда турецких, египетских и малайских пиратов, использовавших гребные галеры и одномачтовые галиоты. Галеоны и каракки были судоходнее и боеспособнее, чем китайские джонки [20] и арабские фелуки, с которыми португальцы тоже столкнулись в Индийском океане в XVI в.

20

Д ж о н к и – усовершенствованные китайские суда, созданные во времена династии Сун (X в.).

Одержимые искатели приключений стремились создать всемирную морскую империю. Они были безжалостны в погоне за богатством, бесстрашны до безрассудства, обременены грубым умственным багажом, доставшимся в наследство от Средневековья, и самозабвенно чтили Деву Марию. Вера и алчность шествовали рука об руку. Португальцы грабили – но только тех, кого считали презренными безбожниками. Эта железная вера провела моряков сквозь несметные бури, через долгие месяцы лютой и нескончаемой качки. Солдаты ютились в трюмах – теснясь, точно сельди в бочке, изнывая от цинги и малярии. Между 1629 и 1634 гг. из 5228 солдат, покинувших Лиссабон, только 2495 добрались до Индии живыми. Остальные погибли от болезней, изнеможения и при кораблекрушениях [21] . Повесть о португальских плаваниях в Индию и обратно – рассказ о муках почти неописуемых.

21

Как правило, плавание от Лиссабона до Гоа в Индии занимало месяцев шесть-восемь без передышки. См.: Russell-Wood A. J. R. The Portuguese Empire, 1415–1808: A World on the Move. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1992. P. 37, 58, 59, 73, 119, 219.

Индийский ученый и государственный деятель К. М. Паниккар зовет португальскую морскую экспансию в Персидском заливе и Южной Азии попыткой «обойти сухопутные пределы, в которых ислам безраздельно властвовал на Среднем Востоке, и тем самым вырваться из “средиземноморского заточения”» [10]. Вместе с этой сухой стратегической логикой играл свою роль и религиозный католический пыл, свойственный людям с горячей кровью. Паниккар напоминает нам, что дух крестовых походов сохранялся в Иберии гораздо дольше, чем в остальной Европе. Ислам был в Иберии не просто «далекой опасностью», но близкой угрозой, благодаря существованию мусульманских царств, по-прежнему процветавших чуть ли не за самым португальским порогом. «Ислам оставался главным врагом, и следовало сражаться с ним повсюду» [11]. Этим обстоятельством, больше чем любым иным, объясняется лютая жестокость, которую столь часто обнаруживали португальцы на северных побережьях Индийского океана. Оправдывая свирепое и массовое истребление туземцев, португальский летописец XVI в. Жуан ди Барруш пишет так: