Муссон
Шрифт:
Он стоял на юте один, никто из офицеров или матросов не подходил к нему, никто даже не смотрел в его сторону. С врожденным тактом суровых, неотесанных людей они оставили его один на один с его болью. Хэл смотрел на пустой северный горизонт. Синяя вода пролива ярко сверкала на солнце, но была пуста: ни паруса, ни надежды. Дориан исчез. Хэл не мог даже обдумать следующий шаг, отдать приказ людям, которые, не глядя на него, ждали этого приказа.
Подошел Аболи, коснулся его руки.
— Гандвейн, для этого будет время позже. Если хочешь
Хэл посмотрел на него пустыми глазами курителя гашиша.
— Он такой юный, Аболи, такой маленький.
— Отдай приказ, Гандвейн.
— Я так устал, — сказал Хэл, — так устал.
— Какова бы ни была твоя боль, сейчас нельзя бездействовать, — негромко сказал Аболи. — Ну же — отдай приказ.
Хэл с усилием повернулся и поднял голову.
— Мистер Тайлер! Спустить оба баркаса и шлюпки.
Слова казались незнакомыми, словно он говорил на чужом языке.
— Есть, капитан, — ответил Нед с явным облегчением на лице.
Хэл почувствовал, как силы возвращаются к нему, а с ними решимость. Окрепшим голосом он продолжил:
— Экипажи шлюпок отправятся за сброшенной мачтой. Парусные мастера подготовят запасные паруса и тросы, чтобы оснастить мачту заново.
Отдавая все новые и новые распоряжения, он бросил взгляд на солнце. Оно уже миновало зенит.
— Пусть экипаж поест по вахтам. Пока мы не приведем корабль в божеский вид, у нас не будет времени есть.
Когда небольшая флотилия шлюпок обогнула мыс Рас-Ибн-Кум, Хэл был у руля первого баркаса.
Собрали два баркаса. Это были лодки длиной в двадцать пять футов, открытые, но прочные, способные к долгому плаванию в бурном море и годные для тяжелой работы, которую задумал Хэл.
Не успели они обогнуть мыс, как Хэл увидел грот-мачту. Ее легко было заметить даже за две мили — белые паруса и тросы зацепились за черные кораллы. Когда подошли ближе, Хэл понял, что освободить длинный сосновый ствол будет очень нелегко, потому что паруса и тросы прочно сцепились с кораллами, а горбатые волны прибоя, идущие из пролива, били о рифы, окутывая мачту водопадами пены и белой воды.
Уил Уилсон провел одну из шлюпок через проход в коралловых рифах в более спокойную воду лагуны — здесь легче и безопаснее высадить на кораллы группу матросов, вооруженных ножами и топорами. Они вцепились в мачту, а вокруг них кипела и волновалась вода.
Тем временем пять сильнейших пловцов во главе с Аболи и Большим Дэниелом поплыли с баркасов и шлюпок на рифы; каждый тащил за собой легкий канат, обернутый вокруг пояса. Концы этих канатов они передали морякам, уже цеплявшимся за мачту, и без помех поплыли назад на шлюпки.
Легкие канаты использовали для того, чтобы протянуть к людям на мачте другие, более прочные и тяжелые тросы. Как только
На всех баркасах были двойные экипажи, и как только один уставал, его сменял другой. Они выбирали слабину в тросах и, когда тросы натягивались, начинали тащить. Вооруженные топорами матросы тем временем рубили снасти и паруса, зацепившиеся за кораллы, стараясь освободить мачту от цепких объятий. Весла пенили воду, пытаясь сдвинуть с места упрямый груз.
Мачта шевельнулась, подалась на несколько футов, и моряки торжествующе закричали, но почти сразу ствол застрял так же прочно, как раньше. Тяжелую работу пришлось начинать заново. Коралл неохотно уступал фут за футом, но Хэлу пришлось трижды менять команды гребцов, прежде чем мачту сняли с рифа и смогли перетащить на большую глубину.
Уил Уилсон снял тех, кто еще оставался на мачте.
Когда их вытаскивали из воды, стало видно, что руки и ноги у них изрезаны безжалостным кораллом. Хэл знал, что многие из этих ран воспалятся, потому что коралл ядовит, как змеиный яд.
Солнце уже садилось. Хэл снова сменил команды, и шлюпки начали долгий путь мимо оконечности мыса в лагуну за ним. Они буксировали такой тяжелый груз, что казалось, будто шлюпки стоят в воде, а гребцы тщетно налегают на весла; руки и спины моряков покраснели под тропическим солнцем и стали похожи на сырую говядину, а пот лужами скапливался под банками.
Крошечные по сравнению со своим грузом шлюпки мучительно медленно двигались мимо выдающегося в море мыса, но когда они попытались протащить мачту вокруг крайней точки Рас-Ибн-Кума, их зажало в своих челюстях течение.
Пока они сражались с ним, солнце опустилось в море. И хотя люди были близки к изнурению, в их телах ныли все мышцы, а глаза стекленели от усилий и боли, они не могли сделать передышку: стоит им остановиться, как течение тут же снова бросит их на риф. Подавая пример своим людям, Хэл снял рубашку и сел на весла.
Мышцы его спины и рук не были закалены тяжелой работой, как у матросов, и после часа работы он от боли погрузился в транс, валики весел стали липкими от крови из его ободранных ладоней. Но эти боль и гипнотическое покачивание на волнах помогли ему отвлечься от более глубокой боли, вызванной потерей сына.
Около полуночи течение изменилось и теперь помогало им — начался отлив. Они медленно обогнули мыс, вышли в защищенную лагуну и наконец в лунном свете увидели „Серафим“, мирно лежащий в спокойных водах, усеянных отражением звезд. Когда мачту привязали к борту, мало у кого нашлись силы подняться на борт — большинство просто упало на дно шлюпок; матросы засыпали раньше, чем их головы касались досок.
Хэл заставил себя тяжело подняться на борт и пошел к ожидавшему его Неду Тайлеру. Тот с уважением смотрел на усталого капитана с окровавленными руками.