Муссон
Шрифт:
„Серафим“ медленно повернулся в сторону „Минотавра“ и двинулся мимо носа корабля, так что едва не наткнулся на торчащий бушприт. Ни одна из пушек „Минотавра“ не могла стрелять по цели, тогда как все орудия правого борта „Серафима“ вот-вот нацелятся точно в позолоченный нос. Большой Дэниел прижал горящий фитиль к отверстию в стволе первой пушки; та с громовым ревом выстрелила и откатилась назад на сдерживающих талях. Длинная полоса порохового дыма коснулась носа „Минотавра“, и обшивка его борта разлетелась облаком щепок.
Этот единственный выстрел пробил корабль насквозь, пронесшись по нижней палубе, где у пушек ждали артиллеристы.
На
Большой Дэниел перешел ко второму орудию и проверил прицел.
„Серафим“ продолжал плавно скользить мимо качающегося на волнах „Минотавра“, пока вторая пушка не нацелилась прямо на него.
Дэниел поднес фитиль, и орудие изрыгнуло новый столб дыма и пламени. Тяжелое железное ядро пробило нос „Минотавра“. Ветер донес крики раненых и умирающих.
Орудия „Серафима“ стреляли одно за другим, „Минотавр“ дрожал и качался, не способный ответить на эти тяжелые удары.
Хэл видел в охваченной паникой толпе зеленый тюрбан аль-Ауфа; вожак пытался собрать своих людей и наилучшим образом поставить паруса, чтобы корабль мог отвернуть от страшных ударов, сотрясавших его от носа до кормы.
С реев „Серафима“ моряки стреляли по палубе „Минотавра“ из мушкетов. Целиться удавалось не слишком точно, и все равно почти все пули попадали в плотную толпу арабов, в смятении бегающих по палубе. Гром пушек подчеркивал треск фальконетов, которые поливали палубу „Минотавра“ смертоносной шрапнелью. Хэл взглянул наверх, чтобы убедиться, что его сыновья целы, и увидел, как Том перезаряжает фальконет. Голова Дориана, возбужденно подпрыгивающая, виднелась рядом, и Хэлу показалось, что он слышит в громе битвы возбужденный дискант сына.
Все батареи правого борта „Серафима“ разрядились, осыпав ядрами беспомощный „Минотавр“. Бойня была ужасна. Хэл видел, как из открытых портов и клюзов течет кровь, алыми ручьями сливаясь по портам.
— Я подведу корабль ближе, — предупредил Хэл Неда.
Он подождал, чтобы последняя пушка выстрелила и „Серафим“ прошел мимо жертвы, потом в затишье прокричал приказ:
— Как только окажемся рядом, один бортовой залп, и в дыму берем их на абордаж.
Экипаж радостно закричал, потрясая абордажным оружием: саблями, пиками и топорами. На борту „Минотавра“ его люди будут в меньшинстве, но Хэл верил в их выучку, боевой дух и рассчитывал на смятение арабов во время первого натиска.
Он отдал приказ, и „Серафим“ аккуратно повернул, так что оба корабля подставили друг другу борта. Но инерция отнесла „Серафим“, и они все еще были на расстоянии мушкетного выстрела. Хэл приказал спустить паруса на грот-мачте, потом обстенил топсель на фок-мачте, чтоб быстрее подвести корабль к „Минотавру“.
Одна из маленьких дау, следовавших за вражеским кораблем, оказалась прямо под носом „Серафима“, не в состоянии избежать столкновения.
Ее экипаж в ужасе смотрел на нависший над ними большой корабль.
Некоторые матросы бросались за борт, другие застыли в ужасе, когда „Серафим“ надвинулся на дау. Ее корпус затрещал и раскололся, судно ушло под воду, и крики его экипажа внезапно смолкли.
Поворачивая через бейдевинд, „Серафим“ набрал скорость и двинулся к „Минотавру“, но вражеский корабль наконец среагировал и повернул на другой галс.
Теперь они находились на половине расстояния мушкетного
Реи сдвинулись так близко, что едва не соприкасались.
— Подготовиться к абордажу! — крикнул Хэл и посмотрел на своих людей. Они уже вращали над головой цепи абордажных крюков, разгоняя их, чтобы перебросить через узкую щель и заарканить врага.
Хэл видел, что аль-Ауф оставил тщетные попытки собрать своих людей и сразиться с „Серафимом“. Он подбежал к одной из еще не стрелявших пушек, покинутой расчетом. На его бородатом лице Хэл не видел ни тени страха. Аль-Ауф выхватил из кадки возле пушки горящий фитиль и посмотрел на „Серафим“. Потом взглянул прямо на Хэла, и его губы скривились в гневной усмешке. В это мгновение Хэл понял, что они никогда не забудут друг друга. Затем аль-Ауф сунул дымящийся, разбрасывающий искры фитиль в отверстие ствола. У него не было времени повернуть пушку. Это был отчаянный, дерзкий жест в азарте битвы, как случайный бросок кости.
Вылетев в длинном столбе пламени и дыма, тяжелое железное ядро пробило планширь „Серафима“, в кровавые клочья разнесло двух английских моряков и ударилось в основание фок-мачты. Фок-мачта вздрогнула, покачнулась и начала медленно клониться вниз, набирая скорость; рвались снасти, с треском лопались реи.
Хэл смотрел, как на его глазах корабль из величественной боевой машины превращается в беспомощного калеку. И тут он увидел, как из марса на верху падающей мачты, словно камни из пращи, вылетели два человеческих тела. На мгновение они повисли на фоне серых дождевых туч, затем устремились вниз, к поверхности воды.
— Том! — в ужасе закричал Хэл. — О Господи, Дориан!
С высоты марса Том смотрел на палубу „Минотавра“, на толпу арабов в тюрбанах и многоцветных одеяниях. Он разворачивал фальконет на вращающемся основании, нацеливая его почти вертикально вниз, так что ему приходилось вывешиваться за край корзины.
— Стреляй! — кричал рядом Дориан. — Стреляй, Том!
Том отчетливо видел, какой страшный ущерб причинили вражескому кораблю пушки „Серафима“. Планширь „Минотавра“ был разбит, торчали обнажившиеся белые балки, бушприт откололся, застрял в путанице снастей и висел почти над самой водой. Прямое попадание в одну из палубных пушек сбросило ее с лафета. Под массивным черным стволом лежали два раздавленных тела.
Всю палубу усеивали мертвые и раненые; охваченные ужасом матросы, скользя и падая на омытых кровью досках, спотыкаясь о тела мертвых товарищей, пытались пробраться к дальнему борту корабля, подальше от грозных орудий „Серафима“.
— Стреляй! — Дориан кулаком колотил брата по плечу. — Почему ты не стреляешь?
Том ждал подходящего момента. Он знал: потребуется не менее пяти минут, чтобы перезарядить в этом тесном гнезде длинноствольный фальконет, и за это время можно упустить лучший шанс.