Мустанг

Ламур Луис

На лбу выступил пот, во рту пересохло. Я видел, что кайова делали с пленниками, поскольку несколько раз находил то, что осталось от бедолаг. Зрелище это не для слабонервных.

Если попробую удрать, меня тут же прикончат. Развернув коня на девяносто градусов, я поехал в сторону основной колонны, продолжая петь с прежним вдохновением.

Глава 4

Моя винтовка лежала в чехле, и потянуться за ней означало умереть. Револьвер в кобуре был пристегнут ременной петлей через курок — необходимость при верховой езде по пересеченной местности.

И распевая свою песню, я поехал прямо на них, направив

коня между двумя индейцами, которых разделяли ярдов тридцать.

Никто из белых не знает, что у краснокожего на уме. Индейцы любопытны, как дикие звери, иногда так же вспыльчивы и горячи. Больше всего их восхищают отвага и смелость, потому что именно отвага нужна, чтобы стать хорошим воином. Я понимал, что бегство меня не спасет, да и не люблю бегать, может только навстречу кому-нибудь или чему-нибудь

Мой жеребец насторожился. Он чувствовал, что мы попали в передрягу, и ему не нравился запах индейцев. Каждая его мышца напряглась, он готов был сорваться и дать деру.

Кайова охотились не за мной. Отряд без сомнения был боевой, он искал добычу покрупнее. Если они рассчитывают позабавиться со мной, даром им это не пройдет. Направив коня в их сторону, я уже решил, если придется нападать, то на огромного воина справа. При малейшем проявлении враждебности Пущу коня на него и выхвачу оружие. В уме я несколько раз проиграл ситуацию, продолжая петь про девушку, которую оставил в Сан-Антонио.

Я скорее почувствовал, чем услышал, как за спиной у меня смыкаются всадники, а те, что ехали впереди, немного замедлили шаг, но я не остановился. Правая рука как обычно лежала на бедре в нескольких дюймах от рукоятки револьвера. Если успею его выхватить, уйду из этого мира не один. Единственное, что я мог делать хорошо, — это стрелять. Дома в Клинч-Маунтинс в пятидесятые-шестидесятые годы мальчишки вырастали с оружием в руках. Мне не было двенадцати, а я уже бродил по лесам с винтовкой, добывая пропитание для всей семьи. Заняться чем-то другим времени не оставалось.

Я смотрел прямо перед собой, краем глаза наблюдая за двумя индейцами слева и справа. Там, конечно, было много других, однако начать драку могли только эти двое. Я касался шпорами боков мустанга, готовый в любой момент послать его вперед.

Индейцы приближались, и я ехал им навстречу. Неожиданно тот, кто находился слева, медленно опустил копье, направив его на меня, но я и глазом не моргнул, знал: покажи хоть намек на страх, и кайова тотчас же накинутся на тебя. Индеец приставил острие к моей груди. Мельком глянув на наконечник, я посмотрел ему в глаза и, подняв левую руку с зажатыми в ней поводьями, отодвинул копье в сторону — не оттолкнул, а просто отодвинул и проехал мимо.

Можете мне поверить, что в ту секунду волосы мои встали дыбом. Оглянуться я не осмелился. Внезапно раздался топот копыт по траве, но резкая команда прервала его. Один из индейцев, вероятно старый вождь, спас мою шкуру. Конь продолжал идти шагом. С моего лица пот лил так, словно я умылся и не вытерся.

Только когда позади осталась скрывшая нас от индейцев вершина невысокого холма, я пришпорил мустанга, и мы помчались, будто за нами гнались все черти ада. Через пару миль перешел на легкий галоп, свернул под прямым углом к руслу ручья и проехал по нему несколько миль на запад. Хотя давал себе отчет в том, что ручей не мог быстро полностью скрыть следы. Отпечатки копыт будут видны на мягком дне примерно в течение часа — ручей тек спокойно, и вода в нем была чистейшей. Чтобы замутить ее, добавить грязи, которая быстрее заполнит илом отпечатки, пришлось в

нескольких местах обрушить нависший над руслом берег. Пройдет немало времени, прежде чем ручей опять станет прозрачным. Такая осторожность была вовсе не лишней.

Кайова позволили мне уйти из уважения к смелости, а возможно, искали жертву побогаче. Но молодые и безрассудные воины могли передумать и броситься за мной в погоню, особенно если им понравился конь или оружие.

Попеременно ведя мустанга шагом и рысью, я внимательно оглядывал окрестности, стараясь заметить малейшее движение, не забывая проверять тропу, по которой прошел. Постоянно попадались антилопы, иногда встречались небольшие стада бизонов. Чем дальше уходил на север, тем многочисленнее они становились. Индейцы больше не появлялись.

Как-то вечером наткнулся на старую колею фургона и поехал по ней. На ночевки останавливался около воды. В хорошем месте иногда задерживался до полудня, чтобы дать мустангу получше отдохнуть и попастись на сочной траве.

Щеки мои заросли щетиной, кости и мышцы ныли от усталости. Временами казалось, что тело наполовину состоит из пыли и песка. Каждый вечер я проверял и чистил оружие на случай, если придется защищаться.

Где-то на севере лежал небольшой старый мексиканский городок Ромеро. Народ там по-дружески относился к индейцам, и говорили, что в Ромеро обосновалось немало команчерос. Команчерос — торговцы с краснокожими — продавали им оружие, получая в замен все, что индейцы награбили у белых, переселявшихся на Запад. Их никто не любил, даже сами мексиканцы. Мне не верилось, что горожане Ромеро торгуют с индейцами.

На моем пути был поселок Боррегос-Пласа, до него осталось немного… по здешним меркам. Я рассчитывал заглянуть туда.

Ступив на землю команчей, я почувствовал охватившее меня напряжение, поэтому на рассвете спустился в каньон Пало-Дуро. До заката отдыхал в зарослях ивы, а Серый пил свежую чистую воду и щипал сочную зеленую траву. Когда тени стали длинными, я оседлал его и разыскал выход из каньона. Выбравшись на равнины, вздохнул посвободней.

Крохотное кафе в Боррегос-Пласа было ярко освещено, когда я шагом подъехал к поселку по тропе. Лаяли собаки, в домах люди занимались своими делами. Народ в Боррегос-Пласа был гостеприимный, однако мексиканцы научились остерегаться незнакомцев. Земля здесь дикая и суровая, и те, кто ездит по ней, часто обретают столь же суровый характер.

Спрыгнув с седла напротив кафе, я привязал мустанга и, нагнув голову, прошел в низкую дверь. Одну стену занимала стойка футов двадцать длиной, перед ней — четыре столика со стульями. За стойкой, положив на нее локти, стоял толстый мексиканец в белой рубашке. Возле него, потягивая выпивку, расположились два одетые в кожу вакерос. За одним из столиков сидели двое мужчин постарше, один седой.

Кафе было маленьким, безукоризненно чистым и прохладным. Все посетители повернулись, когда вошел высокий, покрытый пылью дорог парень. Я остановился у стойки и заказал выпивку.

— Издалека, сеньор?

— Да… Нарвался на боевой отряд кайова.

— Вам повезло. Вы все еще живы.

— Индейцев не поймешь. Проехал прямо через их колонну, но никто и пальцем не шевельнул.

Сидящие в кафе обменялись взглядами. Все понимали, сколько требовалось храбрости, чтобы проехать рядом с боевым отрядом индейцев, понимали, что малейшая слабость, и меня здесь не было бы. Правда никто не знал, какой ужас мне довелось испытать, а я не собирался об этом распространяться.

— Вы голодны, сеньор? Садитесь, сейчас жена принесет ужин.