Мутанты
Шрифт:
– Не пойму, – сказала наконец. – На вид Волков, а на ощупь – так вроде и другой мужик… Ты кто в самом деле?
– Не знаю…
Тамара как-то слегка съежилась и осмотрелась:
– Погоди… А что ты тут делаешь? Это же не твоя таможня! Я на нашей шторки повесила, и диван был другой. Почти новый, реквизированный… И это что?
Указала на рукомойник, привешенный в углу. Потом выглянула в проем, отшатнулась и уставилась на Вовченко. А тот сидел и блаженно улыбался, накручивая на палец волосы.
–
Снарядила сумку, потом схватила мужика за грудки и приперла к стене:
– Признавайся! Ты Вовченко?
– Не знаю, – растерянно проговорил тот.
– Тебе что, память отшибло?! Где Волков?!
– Я ничего не помню! Отпустите!
Тамара отпустила, схватила сумку и побежала вниз. В зоне контроля осмотрелась, пересекла границу, рванула на себя дверь на вторую лестницу. И чуть не упала, поскольку та оказалась незапертой. Одним духом преодолев шесть крутых пролетов, влетела на смотровую площадку. И тут ноги подкосились…
В святилище уже никого не было, только в часовом проеме сидела пара голубей.
– Волков?! – грозно позвала Тамара – Не уйдешь, Волков!
Ее голос громыхнул над Братково громовым раскатом, голуби взметнулись, словно от выстрела, и ветер промчался над крышами.
– Да я тебя… по следу! – Она потянула носом. – Как волчица, по следу пойду!
Тем временем жрец Вовченко выскользнул из своего храма и, озираясь, побежал куда глаза глядят…
Глава 13
Американец и с ним Дременко с переводчиком находились еще под глубоким наркозом, и если перебинтованного и рыжего от йода Джона уложили на раскладушку лицом вниз, то сопровождающие его лица спали там, где настиг сон, – перетаскивать их на кровати уже не было сил. Оксана сидела возле раненого, Сова все еще делала приборку, что-то отмывала и отскребала, а дед метался от окна к окну или часто выскакивал на улицу.
А там уже встало солнце, и озаренная со стороны России хата была вся в длинных косых лучах и пятнах от зайчиков.
– Шел бы и ты спать! – прикрикнула бабка. – И не вертелся бы под ногами…
– Да я жду, когда начнется. – Он все-таки присел рядом с Оксаной. – Чего он там?
– Температура нормальная, пульс тоже, – сонно отозвалась та. – Ничего ему не сделается…
– Что у вас с Юрком-то не склеилось? Почему не поладили-то? Беспокоюсь я за него, нет и нет…
– Поладили бы, да… убежал он. Через подпол…
– Ты его… не обидела ли? Может, слово худое сказала? Оксана в тот час стряхнула с себя осоловелое состояние и расправила
– Не могу же я вот так, сразу… на шею броситься. Столько лет ждала! Хотела немного поломаться, я же девушка видная еще, а он-то… Чтоб цену мне знал, чтоб интерес у него был.
– Цену знал! – проворчал Куров. – Вечно так: вы ломаетесь – мы бегаем… Куда вот он пропал? Кургыттара его в душу! А почему ты спокойная такая?
– Надоело волноваться, привыкла. – Она пощупала пульс у раненого. – Придет, куда денется. Такие девушки, как я, на дороге не валяются!
– Такие девушки в старых девках остаются, – обиделся дед за внука. – Сначала ковыряются, все им не так… А потом кукуют!
– Будто вы не ковыряетесь! – подслушав их разговор, возмутилась Сова. – Ну прямо такие порядочные! Честные! Хоть икону пиши!
Куров молча встал, надел сапоги и громко хлопнул дверью.
И от этого американец проснулся. Но не задергался, не испугался, а, приподняв голову, уставился на Оксану, и вдруг его напряженное лицо просветлело. Он оперся щекой на кулак и проговорил хрипловатым голосом:
– Oh, my lady! A beautiful lady! I'm dreaming or I'm dead?
– Лежи, больной, и молчи, – сказала ему Оксана. – Тебе нельзя еще разговаривать. Хотя, впрочем, говори, на ране это не отражается.
И, приподняв простыню, глянула на туго перебинтованную ягодицу. А Джон вдруг бережно притянув к себе руку своей прекрасной сиделки, поцеловал ее пальчики:
– It's a dream! A dream! I see you again, I kiss your hand! Is it an action of anaesthesia? Do I have hallucinations?
– Что ты там лепечешь, не понимаю, – проговорила она, однако руку не отняла. – Ой, какая у тебя щека колючая!
– Ишь, орал как резаный, – заметила Сова. – А после наркоза проснулся и вроде говорит как мужик. Раненые, они все такие…
Американец, не отводя взгляда, попробовал сказать на русском:
– О, рашен экзотик… Я любоф, любоф леди! Вы черева… чаровательный леди!
– Вот и на нашем заговорил, – усмехнулась Оксана. – Очаровательная, это я понимаю. И любовь тоже. Что тебе сказать? Конечно, очаровательная! А ты видел, чтоб у нас были такие же коровы, как у вас в Америке? И не увидишь… Давай, говори еще!
– Эй, вы не слишком там разговорились? Я же слышу, про что.
– Про что, бабушка? Ты английский понимаешь? – Рука Оксаны осторожно выскользнула из ладони американца.
– Когда про любовь талдычат – на всяком понимаю. Больному не положено разговаривать!
– Да у него рана в заднице, пускай. Было бы на пользу, положительные эмоции, а от меня не убудет… Правду говорят – он миллионер? Или так?
– Говорят, он из НАТЫ, служит там.
– То есть на зарплате сидит?
– Должно, на зарплате. Если только родители богатые…