Мутанты
Шрифт:
– Я к вам от Матрены Иосифовны, - сказал Сергей.
– Что нужно?
– спросила Моисеевна.
Вместо ответа Сергей протянул записку.
Моисеевна узнала почерк некогда любезной подруги и коллеги по темным делам.
"Ага, приспичило. Жаренный петушок в жопу клюнул", - обрадовалась она и быстро собрала тонометр, фонендоскоп и просроченные абортные медикаменты.
Ну и врачиху тетка выискала. Глухая, как тетеря,
Встретив Наину Моисеевну, Матрена Иосифовна пустила слезу. Они подобострастно целовались, словно молодожены, и развязали мешок воспоминаний о "раньше". Наина Моисеевна дальновидно прибеднялась, и Матрена Иосифовна, поняв ее, тоже. Отведя души, вспомнили о Марксине. Моисеевна, долго и добросовестно исследовав племянницу, беспомощно развела руками: "Не могу помочь, дорогая Мотя, прими соболезнование, от смерти лекарства нет".
Ну что же, - смирилась с несчастьем Матрена Иосифовна.
– Пришла беда, отворяй ворота. От бога за грехи мне наказание. Нет у меня наследников.
А я! А я!
– кричала душа Сергея.
Мотя, а гонорар?
– не дождавшись подношения, напомнила Моисеевна.
А за что? На тебя Серега бензин потратил, - пожадничала лучшая подруга жизни.
Моисеевне ничего не осталось делать, как, недовольно бурча, уйти несолоно хлебавши. Хоть бы чаем напоила.
Сергей - свидетель консультации, понял: осталось ждать пинка под зад и поэтому лихорадочно соображал, как притормозиться.
Нужно отвезти Марксину в реанимацию. Что знает эта глухая тетеря?
– предложил он.
Не скажи. Она не ошиблась. Хоть и очень жадная (можно подумать, что Матрена добрая), но фронт прошла (заочно) и аборты мастак делать. Я верю ей.
Разуверить таких, как Иосифовна, невозможно: если уж блажь вскочит в башку, то и колом не выбить. Сергей зашел в спальню: Марксина лежала на тахте словно живая, и, казалось, откроет глаза и встанет. Сергею почудилось, что у нее дрожат веки, будто силится открыть глаза, но не может. Тогда начал исследовать: приложил ухо к груди вроде послышалось слабое биение сердца и бурчание в животе.
Она в коме!
– закричал он и впервые в жизни заплакал - не потому, что любил жену без ума, а от радости, ибо появилась надежда остаться при богатой тетке, чтобы дождаться случая надеть на нее деревянный бушлат. Пьяные слезы радости Сергея (он уже успел пропустить за воротник) расчувствовали Матрену Иосифовну: сердце, замерзшее от борьбы под солнцем, чуть оттаяло и подумала о себе: когда это случится с ней (в наше время жизнь копейка, а судьба индейка, и каждая минута может быть последней), конкуренты с лицемерным прискорбием похоронят и растащут нажитое воровством, ради которого принесла в жертву Меркурьеву свою жизнь и жизнь своих детей, и никто не придет на провалившуюся могилку с цветами. Глаза повлажнели, и бабьими слезами поддержала Сергея.
Плакала не о племяннице, а о себе, от досады, что ее дело пойдет под хвост
Сережа, мертвые не воскресают, такого не бывает. Как-нибудь переживем, - поддавшись минутным эмоциям, подала надежду Сергею.
Откровение тетушки вознесло Сергея на седьмое небо, и он, сдерживая захлестнувшую радость, продолжал хлюпать носом.
Господа, прошу к столу, - позвала приживалка баба Дуся.
Баба Дуся - потомственная повариха из поколения, которое и навоевалось, и навкалывалось, и, дотянув до пенсии, не наворовала себе капитальца, потому что не забыла те времена, когда за сто грамм сахара давали десять лет - знала Матрену Иосифовну с той поры, когда она была еще поломойкой. За честность - Иосифовна очень любила честных, хотя не считала их людьми (не от мира сего) и отвела Дусе угол и прибавляла подачку к ее ничтожной пенсии, с условием, чтобы Дуся готовила классические завтраки, обеды и ужины. Баба Дуся и этому была рада, ибо не хотела быть обузой детям, у которых своих проблем по горло. Чтобы не мешать детям жить в тесных хижинах, Дусе пришлось служить Матрене Иосифовне, выбившейся из поломоек в госпожу, до тех пор, пока ноги носят, около плиты, а там что бог даст.
Успокойся, Сережа, пойдем обедать, - расслабилась тетя Мотя.
Сергей понял: свою роль хорошо сыграл. За столом ничего не ел, выпил водки да поковырялся вилкой в тарелке.
Ладно, утро вечера мудренее, - сказала Матрена Иосифовна, давая знать, что все проблемы переносит на завтра, и поднялась в свой кабинет на втором этаже коттеджа.
За столом остался Сергей, вскоре к нему присоединился Владлен. Сергей, воспользовавшись отсутствием тетки, выпил рюмку и набросился на обед. Весь стол был заставлен блюдами, о существовании которых Сергей не мог знать. Тыкая вилкой то в одно, то в другое, громко чавкал.
Сергей, ты как кабан, - подковырнул Владлен, но Сергей не обратил внимания, продолжал пить водку и чавкать.
Когда начавкался, включил видик с порнухой с целью научиться обольщать женщин. Не заметил, что Владлен отошел от стола, поднялся на второй этаж и зашел в спальню жены.
Владлен в полной темноте не видел ее, а, когда адаптировались глаза, разглядел тахту шириною в Черное море и бугорок одеяла, под которым посапывала Марксина.
Вышел из спальни и посмотрел в холл: Сергей продолжал учиться обольщать женщин. Владлен, вернувшись в спальню, снял одеяло с Марксины. Обеими руками провел по плоской, как доска, груди, от сосков до лобка. Марксина инстинктивно прогнулась навстречу ему, Владлен повторил процедуру. Марксина почувствовала сильное биополе и потоки тепла, исходящие от неопознанного объекта. Два горячих пятна, отогревая тело, несколько раз прошлись по ней, задерживаясь на грудях и бедрах. Такого Марксина никогда не испытывала. Затем навалилась теплая тяжесть с ритмичным и мощным биением сердца, и что-то твердое и горячее вошло в ее тело, и тепло от него разошлось по всем клеткам Марксины.