Мутанты
Шрифт:
Дела тети быстро пошли в гору: путем понижения алкогольности пива (все равно мужики в него водку добавляют) наварилась и рассчиталась с долгами. Чья-то завистливая душа (чтоб у нее мужик спился) накапала на Мотю куда следует и тетя слетела с бочки, как муха по осени. Кое-как удалось воткнуться на тряпки. Навара, то бишь дивиденда, было шиш да маленько. Единственная лазейка - бригадный подряд: это когда кто-то ворует, а расплачиваются все. Мотю быстро вычислили и дали под зад. А тут еще муж "сгорел" от синявки (стеклоочистителя).
Тетя долго не тужила, и, став свободной от супружеских уз, раскрутилась
Через "это" удалось воткнуться в спецбуфет при товарищах. Навариваться опасно, зато при извилинах в голове можно завести выгодные знакомства. Она получила партбилет, называемый хлебной книжкой, и связала одного из старых сталинцев вакханским узлом. Благодаря этому "заработала" хорошую квартиру в доме, где селили партактив. Любовь у них была пылкой, но быстро перегорела. Чтобы не разлагала своим передком партдисциплину, тете дали по шиньону и пинка под круглый как орех зад. Бывший любовник, боясь, что она поедет "плакаться" в край, устроил на очень бойкое место - директором ресторана. И пошла у Моти красивая жизнь: банкеты, выезды на природу с партактивом, курорты и деньги посыпались как из рога изобилия. И если б какой-нибудь идейный "потянул" Мотю, то многим коммунистам пришлось бы поменять теплые кабинеты на тюремные нары.
Теперь она стала не Мотей, а Матреной Иосифовной. Блефуя волосатой рукой (все начальники знали, кто ее топчет) брала от жизни все и старалась жить по принципу: чтобы тебя не сдали, хапай сам и другим не мешай. Везенье от неудач рядом ходит и со злом уживается добро.
Подвел ее сынок. За красивой жизнью упустила его. Связался с дурной кампашкой. Пришлось передачи носить. Сначала ему, а когда познакомилась с силовиками: банкеты устраивать, на лапу кидать. Только откупила, а сынок снова вляпался в криминальную историю. Получил условно. Кончились его романтические приключения тем, что по пьянке сверзился на новых жигулях с моста с путанами и все утонули. Дочку Сталину учила в трех институтах и с каждого отчисляли, а погибла от орального секса.
От таких наворотов судьбы Матрена Иосифовна ожесточилась и преждевременно начала седеть. Ударилась в религию, в храмах отмаливала грехи и, конечно, жертвовала жадным попам. То ли Бог простил ее, то ли нечистая сила отпустила, но невезуха прекратилась. Лиха беда, да забывчива.
Когда московские умники придумывали сухой закон, Матрена Иосифовна купила вагон бормотухи ну по очень смешной цене, а реализовала по рыночной. Потом придумали талоны, а распределять доверили местным властям, а, как известно, вор вору глаз не выклевывает.
О, какое это было время для накопления первичного капитала! Забудь моральный кодекс строителей коммунизма. Тащи, что попадет под руку! Демократия началась, да не разевай жевалку, чтобы не облапошили. Благодаря реформам по-совдеповски, ее первичный капитал умножался быстрее, чем у загнивающих капиталистов. В отличие от совков, не держала деньги на сберкнижках, не спала на матрасах, набитых ассигнациями, а пускала в оборот и построила коттедж в петушином стиле.
Когда началась халявщина, хитро прихватизировалась и зарегистрировала торговый дом "Зеленый Телец". Вскоре ей стало тесно в местном масштабе и тогда распространила коммерческую деятельность на ближайшие города, а потом и за пределы региона и даже за границу.
Последний раз Матрена Иосифовна видела племянницу с мужем на похоронах дочери Сталины, которая так "достала" своими выкрутасами, что Матрене Иосифовне стало легче на душе, как будто бы сняли камень с сердца, но для приличия делала скорбное выражение лица и даже выдавила слезу.
Иногда, когда сердце давало звонки, вспоминала племянницу, а как сердце отпускало, творческая коммерция захватывала ее с головой. В последнее время, нуждаясь в честных помощниках, все-таки решила привлечь Марксину и ее мужа к делу, после командировки.
Мудаковы, в отличие от Матрены Иосифовны, пролетели как трусы над баней: Сергей вкалывал на дядю, а Марксина, отказавшись челночить, осталось верной своей профессии педагога. Она с пионерского возраста активно помогала воспитывать мальчишек-шалунишек, была палочкой-выручалочкой на показушных уроках, доносила на нерадивых, а дети за это обзывали ее ябедой. Учеба трудно давалась Марксине, и поэтому гранит наук брала мягким местом. Зато заработала характеристику-рекомендацию для поступления в вуз, но поступить не хватило мозгов, и поэтому пришлось ограничиться педучилищем, лишь бы не вкалывать на производстве.
За примерное поведение (на ее девственность никто не покушался) и активное участие в комсомольской работе (а что ей оставалось делать?) Марксину приняли в партию. Приняла коммунистическую догму и выросла в фанатичную коммунистку. Ее разоблачительной критики побаивались местные коммунисты (а кто без греха?) и, избрав партсекретарем школы, выше хода не давали и зеленый свет карьере не включали, несмотря на старания Марксины, прорваться в партийные боссы.
Живут Мудаковы в двухкомнатной "хрущевке", оставшейся им после родителей Марксины. Детей не имеют. В молодости не хватило денег, чтобы "купить" ребенка, откладывали на потом, а позже решили не пускать нищету на свет, коль не сумели выбиться "в люди".
...............................................................................................................................................................
Сергей, выслушав информацию о Матрене Иосифовне, высказался: "О, да твоя тетка крутая! А ты, выходит, ее единственная наследница?".
Так получается, - подтвердила Марксина.
Ты ее любишь?
– поинтересовался Сергей.
Что бы я ее любила? После смерти мамы не роднились.
А где она живет?
Как станет светлее, поедем к ней в гости. Может, и правда ее замучили, но вернее всего, нас шантажируют. Ведь охрана у нее - не подступишься.
Хорошо бы замочили твою тетьку-Мотьку, - сорвалось с языка Сергея.
Марксина ужаснулась: "Сергей, до чего ты докатился! Как тебе не стыдно? Моя тетя! Ты не имеешь права так говорить!"
Надоело слушать коммунистические заморочки! Выкинь их из головы в окно, - огрызнулся муж, - а то в нищете помрем.