Музей невинности

Памук Орхан

— Когда мы вчера сюда подъехали, он лаял, — продолжал я. — Ты не заметила? Когда-то у вас на телевизоре стоял точно такой же пес. Только фарфоровый.

— Ты и его украл.

— Нельзя так говорить, что украл. Ведь об этом знали мы все, и твоя мать, и отец, с первого года.

— Да.

— И что они говорили?

— Ничего. Отец расстраивался. Мать вела себя так, будто ничего не происходит. А я мечтала стать кинозвездой.

— Станешь.

— Кемаль, эти последние слова — ложь, и ты сам прекрасно это

знаешь, — остановила она меня. — На это я действительно обижаюсь. Ты так легко врешь.

— Почему?

— Ты знаешь, что никогда не позволишь мне стать актрисой. Да это теперь и не нужно.

— Почему? Если ты действительно этого хочешь, то можно.

— Я хотела много лет, Кемаль. И ты это прекрасно знаешь.

Собака попыталась встать лапами на колени Фюсун.

— Совсем как тот фарфоровый пес. И с такими же черными ушами, — заметил я.

— Что ты делал со всеми статуэтками, расческами, часами, сигаретами, со всем?

Я слегка разозлился:

— Они мне помогали. Сейчас вся эта большая коллекция хранится в «Доме милосердия». И так как тебя я совершенно не стесняюсь, красавица моя, то, когда мы вернемся в Стамбул, покажу её тебе.

Она улыбнулась. Мне показалось, что с нежностью, но и чуть насмешливо, чего моя история вполне заслуживала.

— Ты опять хочешь водить меня на холостяцкую квартиру? — спросила она потом.

— Теперь это не нужно, — повторил я её слова, еще больше разозлившись.

— И то правда. Вчера вечером ты меня обманул. Взял самое большое мое богатство до свадьбы. Овладел мной. После этого такие как ты не женятся.

— Да уж, — сказал я наполовину зло, наполовину в шутку. — Я ждал этого девять лет, страдал. Зачем мне теперь жениться?

Но мы еще продолжали держаться за руки. Я решил мило закончить эту игру, пока она не перестала быть забавной, и изо всех сил поцеловал её в губы. Фюсун сначала отвечала мне, а потом отвернулась и встала.

— На самом деле мне хотелось тебя убить, — произнесла она.

— Конечно! Ты же знаешь, как я тебя люблю.

Я не понял, услышала она эти мои слова или нет. Рассерженная, обиженная, тяжело ступая в своих туфлях на высоких каблуках, моя пьяная красавица уходила от меня прочь.

В гостиницу она не пошла. Пес направился за ней. Они вышли на шоссе и отправились в сторону Эдирне: Фюсун впереди, пес сзади. Я допил ракы, оставшуюся на дне (о чем я мечтал много лет). Долго смотрел им вслед. Дорога на Эдирне была, казалось, совершенно прямой и уходила в бесконечность, и так как, по мере того как светало, красное платье Фюсун делалось лучше видно, я решил, что не потеряю её из виду.

Но через некоторое время до меня перестал доноситься звук её шагов, а вскоре скрылось из виду красное пятнышко Фюсун, шагавшей по дороге к горизонту, чем часто кончались фильмы киностудии «Йешильчам», я забеспокоился.

Через некоторое время красное пятнышко показалось опять. Она продолжала идти прочь, моя сердитая красавица. Во мне поднялась невероятная нежность. Оставшуюся часть жизни нам предстояло провести, предаваясь нежностям и ссорясь, как только что. И все-таки мне хотелось поменьше ссориться с ней, попросить у неё сейчас прощения, сделать её счастливой.

Поток транспорта на шоссе Стамбул-Эдирне увеличивался. К красивой женщине в красном платье, которая идет по обочине, будут приставать все. Я сел в «шевроле» и поехал за ней, пока дело не приняло серьезный оборот.

Через полтора километра под платаном я увидел пса. Он был один. Сердце у меня екнуло. Я притормозил.

Вокруг дороги были сады, поля подсолнухов, дома маленьких ферм. На огромном рекламном щите красовалась надпись: «Помидоры „Царство вкуса"». Центр одной из букв «о» стал мишенью, по которой, видимо, на ходу, палили заскучавшие водители, понаделав в нем дырок.

Через минуту я увидел на горизонте красное пятно и рассмеялся от облегчения. Приблизившись к ней, я сбавил скорость. Она шла по правой обочине шоссе, все еще сердитая и обиженная. Увидев меня, не остановилась. Я потянулся и на ходу открыл правое окно машины.

— Дорогая, хватит уже! Садись в машину, вернемся в гостиницу, мы опаздываем.

Но она не ответила.

— Фюсун, поверь, сегодня нам очень далеко ехать.

— Я никуда не еду, а вы пожалуйста, — сказала она, как капризный ребенок, и не замедлила шаг.

Я старался ехать с той же скоростью, с какой она шла, и обращался к ней с водительского сиденья.

— Фюсун, дорогая, посмотри, как прекрасна земля, как прекрасен мир вокруг, — взывал я к её чувству. — Совершенно незачем сердиться, ссориться и отравлять жизнь.

— Ты ничего не понимаешь.

— Чего это я не понимаю?

— Из-за тебя я не смогла жить так, как хотела, Кемаль, — лицо её помрачнело. — Я ведь очень хотела стать актрисой.

— Прости меня.

— Что значит «Прости меня?»?! — зло крикнула Фюсун.

Иногда я ехал быстрее, чем она шла, и было плохо слышно.

— Прости меня, — прокричал я еще раз, решив, что она меня не поняла.

— Вы с Феридуном специально не давали мне сняться в кино. За это ты просишь прощения?

— Ты хотела стать такой, как Папатья? Как все эти пьяные дамы из «Копирки»? Ты в самом деле этого хотела?

— А мы и так все время пьяные, — кричала она. — К тому же я бы никогда не превратилась в таких, как они. Но вы оба все время держали меня дома, потому что ревновали и думали, что я стану известной и брошу вас.

— Знаешь, Фюсун... Ты сама всегда боялась вступить на тот путь без поддержки сильного мужчины...

— Что?! — Я почувствовал, что эти слова её взбесили не на шутку.