Музей
Шрифт:
– У меня завтра день рождения. Прошу ко мне в семь часов. Обязательно приходи. Будут только наши. У тебя других планов нет?
– Никаких. Благодарю, непременно буду.
В обед Верлибр отпустил Элоизу домой, а мы все собрались в его кабинете. Разложили на столе лист ватмана, достали фломастеры, написали вверху «Поздравляем!», а внизу свои пожелания. Верлибр написал милые стишки, в которых Элоизу сравнил с тонкой и хрупкой вазой.
Я написал: «Желаю счастья!» и нарисовал сердце, пронзенное стрелой.
Нарисовал
– А уж думать и вовсе глупость с его стороны! – донеслись восклицания Салтычихи, когда Элоиза открыла мне дверь.
Я протянул цветы. Я опоздал, так как долго приводил себя в порядок.
– Поздравляю, Элоиза. Извини, быстрее не мог.
Элоиза тонкими пальцами поправила надломленный бутон.
За столом сидели Верлибр, Салтыков, Салтычиха, чистый Федул в чистой одежде, Вова Сергеевич, Пантелей, Скоробогатов, несколько женщин, которых я увидел впервые. Женщины сразу же стали всматриваться в меня как в богатого родственника.
– О, какие цветы! – раздались голоса.
Элоиза усадила меня рядом с собой.
– Почему же вы, Федул Сергеич, никогда не рассказывали нам о своих юношеских похождениях? – продолжил Верлибр прерванный моим приходом разговор.
– Да ведь первый раз вот так сидим в непосредственной обстановке. Еще раз поздравляю тебя, Эля! Меня ведь и правда в юности называли Хэмом. Тогда все с ума сошли от Ремарка, Хемингуэя. В институте я был очень похож на него. Ростом, правда, немножко поменьше. Боксом занимался, писал рассказы, очерки…
– Тебя не Хэмом звали, – поправил брата Вова Сергеевич, – Хэмчиком.
– И когда я понял, что не выйдут из меня ни репортажи, ни романы, ни рассказы, а я никогда не перерасту из Хэмчиков в Хэмы, я покинул большую литературу и ушел в большой театр. Я имею в виду искусство театра, а оно, как всякое искусство, большое. Я даже поставил оперу «Мазепа». Освистать не освистали, но ни одной рецензии, как будто никто и не слышал.
– Предлагаю тост за музей, собрание муз! – воскликнул Пантелей. – Смотрите, сколько у нас талантов!
Все с удивлением посмотрели на начальника охраны. Такие речи!
– А теперь поговорим о предстоящем Дне открытых дверей музея, – сменил тему директор. – Надо тщательно организовать его, чтобы не было эксцессов, как в прошлом году.
– Да, а где Шувалов? – спросила Элоизу одна из женщин.
– Не знаю, – пожала она плечами. – На даче, наверное. А что?
Я спросил у Верлибра, что это за День открытых дверей музея. Я и не подозревал, что это его конек.
– День открытых дверей музея, – начал Верлибр, – в первый раз отмечался после памятных событий июня девяносто третьего года. Помните, мы тогда все собрались в четвертом зале… Нет, это я его сделал «четвертым»
– В этом году они особо не расходятся, – сказал Салтыков. – Ремонт. Площади не те.
– Кто хочет походить по площади, походит по городской, – сказал Верлибр. – По первому этажу, в конце концов, можно гулять. Он большой. Хватит на всех. Чересчур любопытных можно будет в подвал отвести.
– Там рысь, – сказала Элоиза.
– Вот и хорошо. На рысь заодно посмотрят.
– Она живая!
– Тем более. То есть как это живая? Кто оживил? Федул Сергеевич, вы?
– Наверное. Он всех их оживляет. Вова Сергеевич убьет, а он оживляет. У него там чан с живой водой.
Я с недоумением слушал их речи. Видимо, у музейных работников после энного количества грамм на грудь фантазии начинают размножаться со скоростью бактерий.
– Я там ко Дню открытых дверей выделила подарки сотрудникам музея, – вспомнила Салтычиха. – Мужчинам по пакетику гвоздей и шурупов, рулетку в придачу, а женщинам в основном небольшие отрезы на платье. Я уже списала всё на открытую выставку. Вы не возражаете, Павел Петрович?
– Ладно, пьем по последней и расходимся, – сказал Верлибр. – Первый час уже. Не забыли, завтра собираемся у меня в десять часов по предстоящему Дню. За отгул.
Последними уходили женщины. Они ждали от меня действий, но я им сказал слова:
– До свидания. Очень приятно было познакомиться.
Элоиза прибирала в комнате и, казалось, не обращала на меня внимания. Я потоптался в прихожей, кашлянул.
– Ну я пошел.
– А ты куда? – спросила она меня. – Уже все электрички ушли. Оставайся. Помоги стол оттащить… И вообще, – сказала она через пять минут, – если хочешь, оставайся у меня. Этим мы никого не удивим, да и никто этому не удивится.
– Спать будешь на раскладушке, – Элоиза вытащила раскладушку из-за шкафа. – Что?
– Нет, ничего. Хорошо. Люблю спать на раскладушке.
Видно, я вымотался за рабочую неделю и тут же уснул.
Разбудил меня рев. Ревел вернувшийся с дачи Шувалов. Он был огромен и волосат. Мне вначале показалось, что я оказался на одной поляне с гориллой в лесах Экваториальной Африки. Сердце мое со сна страшно колотилось.
– А-а! – бегал по квартире Шувалов и ронял на пол шкафы. – Тебя оставь на день, так ты тут же приведешь в дом нового кобеля!