Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости

Финкель Майкл

Воры из Музея Гарднер, по меркам Брайтвизера, вандалы, они без всяких причин изуродовали работы Рембрандта. Рембрандта! Тонкого ценителя человеческих переживаний и божественного света. Воры скрылись, прихватив тринадцать предметов искусства стоимостью в полмиллиарда долларов, однако, даже если картины в конечном счете найдутся, они уже никогда не станут целыми. Как и большинству музейных воров, этим двоим, разбойничавшим в Музее Гарднер, было на самом деле наплевать на искусство. Все, в чем они преуспели, – сделали мир уродливее прежнего.

Брайтвизер настаивает, что он ворует по одной-единственной причине: желая окружить себя красотой, упиваться ею. Далеко не многие похитители

культурных ценностей называют эстетику причиной своих поступков, однако Брайтвизер постоянно подчеркивает это: во всех длительных интервью прессе, не отпираясь от своей вины, он описывает свои преступления и переживания с непосредственной живостью и очевидной скрупулезной точностью. Временами он заходит даже дальше. Чтобы в деталях сохранить в памяти все подробности похищения «Адама и Евы», Брайтвизер наскоро замаскировался – надел очки с простыми стеклами, натянул пониже бейсбольную кепку – и вернулся на место преступления, желая припомнить все решающие моменты: выкручивание шурупов и притворное созерцание для отвода глаз. Он проделывал то же самое и после некоторых других похищений. Сотни полицейских рапортов подтверждают основные изложенные им факты.

Он забирает только те предметы, которые волнуют его чувства, и крайне редко – самые ценные. Никаких угрызений совести он не испытывает, поскольку музеи, по его извращенному мнению, попросту являются тюрьмами для искусства. В них всегда многолюдно и шумно, часы посещений ограниченны, присесть толком не на что, нет ни одного тихого уголка, чтобы поразмышлять или прилечь. Организованные группы с гидами, вооруженные селфи-палками, громыхают по всем залам, словно вереница каторжников, скованных общей цепью. А все, что хочется сделать при виде притягательного предмета искусства, в музее делать запрещено, сетует Брайтвизер. В первую очередь, говорит он, следует расслабиться, прилечь на диван или устроиться в кресле. Пригубить какой-нибудь напиток, если хочется. Закусить. Протянуть руку и приласкать произведение искусства, если возникнет такое желание. И вот тогда вы увидите его по-новому.

Взять хотя бы «Адама и Еву» из слоновой кости. «Эта работа являет собой пример продвинутого символизма, усиливающего и без того очевидную слаженность пропорций и утонченный баланс поз». По крайней мере, так скажет вам музейный экскурсовод, и с каждым последующим словом будет все выше воздвигаться стена, отгораживающая вас от шанса испытать хоть какие-то эмоции.

Ну а если украсть статуэтку, следуя совету Брайтвизера, и взглянуть по-новому: левая рука Адама обхватывает Еву за плечи, тогда как другая рука касается ее тела. Первая на этой земле пара, только-только созданная Богом, выглядит безупречно: оба мускулистые, стройные, здоровые, с густыми волосами, полными губами. Ева кокетливо склонила головку. Оба полностью обнажены, по пенису Адама видно, что он обрезан. Ева правой рукой приобняла Адама за спину, притягивая его к себе, левой рукой со слегка согнутыми пальцами прикрывает себя меж бедер.

Так много великих произведений искусства действуют возбуждающе, что наверняка захочется, уверяет Брайтвизер, поставить рядом с ними кровать с четырьмя столбиками, и удобно расположиться под балдахином со своим партнером, если таковой имеется. Когда Брайтвизер покидает кровать, он совершает обход своих помещений с экспонатами, следя за температурой и влажностью, светом и пылью, подобно преданному дворецкому. Его предметы искусства содержатся в лучших условиях, считает он, чем содержались в музеях. Равнять его со всякими вандалами жестоко и несправедливо. Брайтвизер предпочитает, чтобы его считали не музейным вором, а собирателем искусства, практикующим нестандартный способ приобретения.

А еще лучше называть его, с вашего позволения, освободителем искусства.

Что же Анна-Катрин? Определить, что она чувствует, гораздо труднее. Она не горит желанием беседовать с репортерами. Однако те немногие, кто общался с ней, в том числе адвокаты, личные знакомые и детективы, весьма подробно повествовали обо всем. Опубликованы фрагменты психологического освидетельствования, как ее, так и Брайтвизера, а также записи их допросов и показаний. А еще семейные видеозаписи и отрывки из частной переписки. Имеются также записи с музейных камер слежения, газетные статьи и заявления полицейских, работников прокуратуры и некоторых представителей мира искусств.

Каждый документ был изучен для восстановления точной картины похищений, хотя самые интимные подробности романтической связи молодых людей и их преступных деяний стали известны только от Брайтвизера. Конечно, полная версия от Анны-Катрин пролила бы свет на общую картину, однако, отвечая на многочисленные вопросы, ей пришлось бы либо свидетельствовать против себя, что, вероятнее всего, повлекло бы за собой наказание, либо откровенно лгать. В таком свете ее молчание представляется мудрым выбором.

Тем не менее, при всей сдержанности комментариев Анны-Катрин, она точно не назвала бы себя освободительницей искусства. И не стала бы предлагать другие извращенные с моральной точки зрения оправдания. Она в этой парочке более прагматична и рациональна. Она твердо стоит на земле, а вот он витает в облаках. Брайтвизер создает аэростат, который унесет их в полет мечты, тогда как Анна-Катрин держит наготове балласт, способный благополучно вернуть их домой. Анна-Катрин, по словам близких людей, расценивает украденные ими предметы с настороженной неоднозначностью: великолепные, но все равно несомненно запятнанные. Совесть же Брайтвизера чиста. Для него красота – единственная подлинная ценность в мире, неизменно обогащающая, из какого бы источника ни приходила. Человек, обладающий красотой в большей степени, соответственно, богаче. Иногда он считает себя одним из самых богатых в мире людей.

Анна-Катрин точно не стала бы причислять себя к богачам – по очевидной причине. Парочка вечно на мели. Брайтвизер клянется, что не ищет финансовой выгоды, никогда не крадет с намерением что-либо продать, ни единого предмета. И это тоже отличает его почти от всех остальных музейных воров. У Брайтвизера так мало денег, что, даже отправляясь на дело, он избегает платных трасс. Время от времени он устраивается на подработку: расставляет товары на полках, разгружает грузовики, обслуживает посетителей пиццерий, кафе, бистро, – но в основном он существует на пособия и подарки от родных. Анна-Катрин работает на полную ставку санитаркой в больнице, хотя платят ей так себе.

Именно по этой причине тайная галерея молодых людей обустроена в таком неподходящем месте. Брайтвизер не может позволить себе квартплату, поэтому живет в доме матери задаром. Комнаты его матери на первом этаже; по его словам, она уважает его личную жизнь и никогда не поднимается к нему. Матери он говорит, что предметы, принесенные ими с Анной-Катрин в дом, – с блошиного рынка либо дешевые подделки, предназначенные оживить скучную мансарду.

Брайтвизер – безработный нахлебник в доме своей матери. Это он признает. Но подобное положение позволяет ему жить дешево и хранить все незаконно обретенные произведения искусства, не задумываясь о том, чтобы обналичить какой-либо из трофеев. Мерзко красть искусство ради денег, заявляет он. Деньги можно делать с куда меньшим риском. А вот освобождение во имя любви, как он давно уже знает, наполняет восторгом.