Муж беспорочный
Шрифт:
— Князь, — это оказался Хаук. — Отмени свой приговор. Иначе Эрик не пойдет на Белозерскую землю, потому что он дал слово князю Остромиру в том, что будет подчиняться приговору. Вот.
— Пошел уже, — буркнул Ростислав себе под нос, но варяг услышал.
— Нет, князь! Это не земля, а вода.
— Ф-Ф! А когда лед будет? — вклинился Некрас. И что оставалось делать князю? Правильно: объявить о помиловании. А затем перемахнуть борт и спросить у Даны:
— А ты что здесь делаешь?
Дана потупилась, нервно теребя косу:
— Прости, княже. Не могла я оставаться в тереме.
— Не могла? Почему?
— Прости, княже, — зачем-то повторила она. — Мне было так тревожно… за тебя.
— Тревожно, значит. А под ростовскими стрелами будет спокойнее.
Ростиславу тоже было тревожно. Так тревожно, что он даже не чувствовал радости от встречи. Что Дане, да в ее положении, делать на войне! А уж если совсем «ум уступил желанию», так хотя бы плыть, как подобает будущей матери наследника: на княжеской ладье, в удобстве, безопасности и почете. Так нет же, непременно нужно ехать среди трех с лишком десятков чужих и весьма несдержанных мужчин!
Все это Ростислав высказал, в досаде даже не заботясь о том, что варяги могут его услышать, и в ответ получил синь из-под изумленно вскинутых ресниц:
— А кто бы тогда позаботился об Эрике?
Полное сумасшествие.
— Я дам тебе чёлн и кметей в сопровождение, и ты отправляешься обратно. Сегодня же.
— Княже, не отсылай меня! Я сойду там с ума! Ну пожалуйста, я могу ухаживать за ранеными, я могу делать все, что нужно, я не буду в тягость! Я не выдержу там в одиночестве!
Сперва норманнская ярость, затем бабская истерика. Ростислав начал было ее уговаривать, как мог ласково, что нужно заботиться о малыше, что нельзя подвергать опасности…
— Князь! — перебил его Хаук с истинно викингской бесцеремонностью. — Я от имени всех прошу тебя, чтобы не отсылать сию деву. Она имеет много hamingja [108] .
Остальные варяги тотчас одобрительно закричали, кто по-словенски, кто на своем языке.
— Княже! — умоляюще прошептала Дана.
108
удача (норвежск.).
Ростислав обернулся с раздражением. Где только не появляются эти веселые ребята, все идет по их хотению Удача, водяной их забери! А ведь могут и отказаться сражаться без той «удачи».
— Изяславич! — объявил Некрас громогласным заговорщицким шепотом, изо всех сил пытаясь дотянуться до ростиславова уха. — Есть трое, с кем лучше не спорить: медведь-шатун, бешеный викинг и беременная женщина.
Ростислав махнул рукой:
— Оставайся.
В ту же секунду подскочили двое варягов, сияя точь-в-точь два начищенных медных рукомойника, сплели руки наподобие кресла и вынесли свою «fylgja» [109] на берег, чтобы, Один упаси, не замочила ног. Вот так-то. Он опасался, что викинги могут обидеть девицу, а они ее на руках носят.
109
Следовать (исландск.) Fylgja (также hamingja) — в скандинавской мифологии дева-хранительница удачи.
В положенное время стал санный путь, реки сковало льдом, и война возобновилась. И о снятии осады с Белокрепости пришлось забыть. Род Сычевых поднял мятеж против князя. А через несколько дней возмутился и обезглавленный род Бирючей. Столица оказалась под угрозой с двух сторон.
Глава 24
Недолго тебе удастся править спокойно, если ты будешь прислушиваться к просьбам о пощаде.
110
Ярл Эрлинг — отец норвежского короля Магнуса Эрлингсона (1163–1184).
Начало войны было ознаменовано операцией, вошедшей в историю как «охота на волков». Белозерский воевода Ратибор Нежданович, в нарушение приказа, не пошел на соединение с князем, а бросил собранные полки на подавление мятежа Бирючей. Незаурядный полководец, не уступавший Ростиславу, а, возможно, и превосходящий его, Ратибор сумел искусным маневром взять главные силы мятежников в клещи, что, при численном перевесе, обеспечило ему победу. Битва, тем не менее, была «зла и люта». Зная крутой нрав воеводы, воины из рода Бирючей сражались до последнего, предпочитая смерть плену, и почти все пали в той сече. Ратибор, не обладая великодушием и дальновидностью своего князя, немногих захваченных мятежников развесил по ближайшим дубам, а Волчье Логово спалил дотла. Тем самым он обрек уцелевших Бирючей на кровную вражду не только с родом Беровых, но и с родом Еленевых [111] , к которому принадлежал он сам, что лет через десять-пятнадцать неминуемо должно было привести к новой усобице. Но, как бы то ни было, на данный момент опасность прорыва ростовчан с восточной границы была устранена.
111
От «елень» — олень.
Тем временем с запада мятежные Сычевы смогли соединиться с ростовским войском, отжимая Ростислава все дальше от границы… и все ближе к Белозерску. Маневр этот был весьма рискованным — со дня на день должен был подойти второй новгородский полк, и тогда уже Глеб оказался бы зажатым с двух сторон. Именно потому Ростовчанин так спешил добраться до столицы, не давая своим воям ни дня передышки, бросая в сечу все новые и новые сотни, стягивая их отовсюду, в том числе и от Белокрепости.
Белокрепость держалась. Несмотря на неравенство сил, так и не сокращающееся, поскольку ряды защитников крепости редели от штурма к штурму. Впрочем, крепость почиталась неприступной, а пищи, воды, стрел и иного воинского припаса было достаточно.
Сначала дожди, а затем снег не позволяли осаждающим запалить стены, что уже было немало.
Белокрепость держалась и не думала о сдаче, хотя люди уже были утомлены почти до предела. Что это были за люди! Рядом, плечом к плечу стояли и опоясанные кмети, и простые горожане… Напрашивается банальнейшая из банальных фраза наподобие «невинные жертвы княжеских котор» [112] , но нет, это было бы несправедливо. Все это будет позже, лет через двести-триста, когда Русь станет старше (а народы стареют, как люди), когда земля сперва объединится, а затем снова распадется на уделы, когда утвердится единая княжеская династия, когда возникнет феодализм, и произойдет еще много разного (читай историю!), что превратит прежних вольных мужей в низшее сословие, которому действительно не будет дела до того, что не поделил один государь с другим. Но не сейчас. Пока еще словенский народ был молод, воинственен и свободолюбив. Пока еще считал дело своего княжества своим кровным делом. И если в один из дней несколько словенских родов не пожелали мириться с самовластьем Глеба Ростовского и назвали своим князем Мстислава — то это было их решение. И если сейчас эти люди и их дети готовы были умереть за независимость своей земли — это была их земля.
112
конфликтов, междоусобиц; бытовало устойчивое выражение «ссоры и которы».
И не только в Белокрепости. Там, где Глеб не встречал княжеского войска, он продвигался вперед… оставляя за спиной постоянную угрозу. Прирожденные охотники, бравшиеся за лук едва ли не раньше, чем за ложку, и знавшие каждую тропинку в лесах и болотах — это вам отнюдь не поминки [113] , тут скорее пахнет тризной. Партизанская война в лесах, тактика которой практически не изменилась до наших дней, всегда была губительнее открытого сражения.
Линия фронта меж тем приняла вытянутую и причудливо изогнутую форму. Самое время для решающего прорыва. Если Белокрепость продержится еще немного. Если Ратибор сумеет быстро подавить мятеж и перекинуть на закат [114] достаточное войско (Ростислав не получил еще вести об итоге «охоты на волков»). Если вовремя подойдет второй новгородский полк. Если сбудутся все эти «если», белозерцам удастся разорвать ростовское войско надвое, и тогда… Очевидно, тогда победа останется за ними. Во всяком случае, таков был замысел Ростислава.
113
Поминок — подарок.
114
на запад.