Муж понарошку
Шрифт:
– Ты не хочешь, чтобы я играла в их коллективе? – спросила Надя, не отводя взгляда от губ своего опекуна.
Он вздохнул:
– Я ведь объяснял, что беспокоюсь за тебя... каждую минуту.
Ее сердце снова трепыхнулось: он постоянно думает о ней!
– Ты не доверяешь этим людям?
– В том, что касается тебя, я боюсь доверять кому бы то ни было. К тому же, они такие взрослые...
– А я маленькая? – обиженно уточнила Надя.
– Ты не то чтобы маленькая... но характер, знания о жизни... – он замолчал, подбирая слова.
– Какие? – не выдержала она.
– Детские, – выдохнул Алексей. – Внутри ты очень маленькая
Надя надулась: ну вот еще! Чего это она маленькая внутри?! Да разве они так много общались, чтобы он смог сделать такие выводы?
– С чего ты взял?
– Надюш, поверь, я повидал много людей и кое-что в них понимаю...
Это было ужасно обидно. Надя совсем расстроилась, буркнула:
– Поехали домой, – отвернулась к окну и больше не проронила ни слова.
Остановившись у своих ворот, Алексей отстегнул ремень безопасности и всем корпусом развернулся к девушке. Он видел, что она расстроена, и всем сердцем желал это исправить.
– Посмотри на меня, – попросил он.
Надя нехотя повернулась – глаза ее были красными, хотя слез на щеках не видно.
– Ты плачешь? – совсем разволновался Алексей. – Из-за репетиции? Наденька, я бы очень хотел, чтобы ты занималась любимым делом и тебя окружали приятные тебе люди, но пока такие серьезные шаги, как вступление в музыкальный коллектив, тебе делать рано. Ну сама подумай, я ведь не смогу отпустить тебя, например, на гастроли. И дело даже не в моем навязчивом беспокойстве, а в конкретных инструкциях твоего отца. Хочешь дружить с ними – дружи, но играть... не знаю...
– Нет, – покачала головой Надя, – не из-за репетиции. Я так соскучилась по папе... он не звонил тебе?
Алексей отрицательно покачал головой. Он и сам уже начал беспокоиться за полковника Енисеева... Не тратя время на раздумья, чтобы импульс не успел погаснуть, Алексей отстегнул Надин ремень безопасности и притянул ее к себе. Она с такой готовностью, так горячо и с таким облегчением прильнула к его плечу, так крепко обвила его шею руками, что он понял: давно надо было это сделать. Ну конечно, девочке одиноко. Она осталась совсем одна, без родных и близких, здесь совершенно некому ее обнять... Правда, от этих объятий Алексея что-то горячо, почти больно жгло в груди – и это что-то разгоралось все сильнее с каждой секундой, пока Надя оставалась в его руках. Секунду посопротивлявшись следующему импульсу, он все же повернул голову и поцеловал ее мягкие светлые волосы, невыносимо приятно пахнущие чем-то фруктовым, потом погладил их рукой и наконец в ужасе очнулся, ощутив, как огонь из груди плавно перетекает в живот. Быстро высвободился из Надиных рук, отстранился, принялся поправлять волосы, шарить в карманах шорт, заглядывать на полочку под магнитолой, изображая, будто что-то ищет. Его всего трясло – даже пальцы дрожали, и никак не получалось совладать с голосом. Алексей чувствовал, что если сейчас заговорит, то выдаст себя с головой. Наконец он догадался выпить немного воды из бутылки, что стояла в подставке между сидениями, и все равно хрипло сказал девушке:
– Беги домой, я сейчас...
Он так и не осмелился посмотреть ей в лицо – только когда хлопнула, закрываясь, дверца пассажирского сиденья, взглянул вслед удаляющейся тонкой девичьей фигурке в очень женственном сарафане до колен. Она была волшебно хороша, но это вовсе не повод сходить с ума и испытывать к ней подобные чувства...
Глава 10.
Дня два Галя промучилась, размышляя о том, не прав ли часом ее 8-летний сын и не должна ли она сдаться, коль скоро сосед отнесся к ней по-человечески, несмотря на то, как она поступила с его огородом и чувством собственного достоинства. Хамила и посылала. А он все равно не бросил в беде. Пришел и защитил.
Помолившись Будде, Галя подхватила свежеиспеченный манник и отправилась к соседу. Осторожно постучала в дверь. Нет ответа. Постучала погромче. Тишина. Наконец, придя в некоторое раздражение (как же, сделала над собой ТАКОЕ усилие, мириться пришла, а он не открывает!), долбанула правой ногой по двери и тут же запрыгала на левой, пища от боли.
Однако манипуляции ее, наконец, были услышаны, и на пороге возник хозяин – неожиданно мокрый и в одних шортах. Галя никогда не видела его без майки и буквально оторопела: кажется, Лев состоял из одних жил и тонких, но выпуклых мышц. Будто под кожей у него все тело было обмотано стальными канатами, но выглядело это вовсе не жутко, а отчего-то безумно красиво – во всяком случае, привлекательно.
– С тебя картины можно писать, – пробормотала Галя и только потом подняла глаза на лицо соседа, которое отнюдь не выражало никакой радости по поводу ее появления.
– Ты за этим пришла? – нахмурился он. – Чтобы комплименты мне говорить? И это не могло подождать и пяти минут, пока я... – он нервным жестом сдёрнул с плеча майку и быстро натянул ее на себя. – Короче, чего надо?
– Я тут... вот... – Галя протянула ему блюдо с манником и смущенно потупилась, как девочка.
Лев неожиданно усмехнулся, отошел с дороги и сделал приглашающий жест рукой:
– Ну заходи, раз пришла...
Галя еще ни разу не была у него, но примерно так все себе и представляла: холостяцкая берлога. Грубая мебель, безвкусная клеенка на столе и занавески на окнах. Древний, как мир, диван. Лев включил простой советский алюминиевый чайник в розетку и достал из буфета вазочку с вареньем.
– Чего случилось-то? – спросил он со снисходительной усмешкой. – Фаза луны сменилась и тебя перекосило в другую сторону?
Галя проигнорировала его иронию и заглянула за печку – в комнате тоже все аскетично, только на подоконнике стоит рамка с фотографией девочки лет 10.
– Родственница? – осторожно поинтересовалась Галя.
– Дочь, – уже без всякой приветливости буркнул Лев и задернул занавеску.
Галя присела на лавку, сцепила пальцы, закусила губу. Лев остался стоять и тоже долго молчал, ожидая, когда она заговорит первой. Уже и чайник закипел, и хозяин заварил чай, насыпав сухую заварку прямо в кружки, а тишина становилась все гуще. Лев вздохнул и, покачав головой, разрезал манник.
– Что, кусаться и брыкаться, как бешеная корова, легче, чем по-человечески разговаривать, да?
Галя нахмурилась. Чего это она, в самом деле, теряется?
– Я тут подумала... – пробормотала она. – Может быть... я не знаю, может быть, можно как-то решить этот конфликт, никого не унижая...
Лев прыснул:
– Это ты про себя сейчас говоришь? Чтобы и волки были сыты, и никто не подумал, не дай бог, что твою тонкую феминистическую шейку можно оседлать и кататься по нужной траектории?
Галино тело невольно напряглось, она вжала голову в плечи и нахмурилась еще сильнее. Но нашлась довольно быстро: