Муж понарошку
Шрифт:
Они долго целовались – так долго, что у Нади скрутило живот от желания прикоснуться к обнаженной груди мужа своей грудью. Тоже обнаженной, разумеется. И чтобы не разочаровывать любимого в его стремлении все сделать правильно, Надя оторвалась от его губ и спросила:
– Ты ведь не будешь терзать себя и меня муками совести за это всю оставшуюся жизнь, правда?
Алёша усмехнулся:
– Как хорошо ты меня изучила! Но нет, пожалуй, не буду. Я так истерзался за этот год, что чувствую, будто заслужил свое счастье.
– Как глупо... Зачем мы так терзались
Алёша усмехнулся:
– Как не помнить? Но это было невозможно тогда, сначала нам нужно было проверить себя, серьезность своих чувств... Честно говоря, твой поступок стал для меня неожиданностью – я и не думал, что ты так меня воспринимаешь. Я ведь...
– Старше на 12 лет, – закончила за него Надя недовольным тоном, но потом добавила уже мягче: – Познакомившись с тобой поближе, я совершенно об этом забыла. Помню, как принесла тебе молоко тебе на чердак, где шел ремонт, а ты был без майки... У тебя такая красивая фигура...
Она повернулась на бок и нежно погладила ладошкой его обнаженную грудь. Алёша задышал чаще и шумнее, накрыл ее ладошку своей большой горячей рукой, подхватил ее, поцеловал.
– Маленькая сладострастница! – хрипло пробормотал он. – У меня и в мыслях не было ничего подобного...
– А когда... появилось?
– Сам не помню. Кажется, все началось с ревности. Я считал себя обязанным защищать тебя от этих стервятников и сам не заметил, как увлекся. Адриан этот... противный.
Надя хихикнула:
– Бедный Адриан! Все ревнуют меня к нему, а ведь не сделал для этого абсолютно ничего!
Алёшина рука прижала ее к нему еще чуть крепче:
– Кто это – все? – спросил он недовольно.
– Мы с Васей как-то встретили моего учителя музыки на площади, и они чуть не подрались на ровном месте.
– Тебя трудно не ревновать, такая уж ты...
– Какая?
– Хорошенькая, нежная, женственная – просто чудо, а не девушка... Очень нервирует то, что все окружающие тебя мужчины это замечают. И Адриан наверняка не исключение.
– Но он ни разу не сделал ни одного намека ни на что такое...
– Это радует. За это мы его простим.
– Что простим?
– Все те неприятные минуты, что он мне доставил, когда я слушал с улицы, как вы с ним болтаете вместо того, чтобы играть.
– Так ты не из-за денег злился, а из-за ревности?!
– Сейчас это уже не определить. Но я злился. И не хотел, чтобы ты ходила к ним репетировать... А ревность рождала желание... приблизиться, обнять, обозначить и закрепить свою территорию... И к тому моменту, когда я сам поцеловал тебя в своей комнате, я уже безнадежно пропал. Ужасное это было ощущение – как будто я падаю в пропасть. Я так привык твердо стоять на земле обеими ногами. Планировать, контролировать... А тут – будто я былинка на морских волнах, в шторм. Не за что зацепиться. Меня мотает на собственных же эмоциях, я не могу их контролировать! Настоящий кошмар... Я очень сильно тосковал по тебе, когда ты жила у Гали три недели в августе.
– Не называй, пожалуйста, моего мужа идиотом. Мне это неприятно.
Алёша рассмеялся:
– Хорошо, не буду. Но тогда именно им я себе и казался.
– А теперь?
– Решительно не могу вспомнить, что было в моей жизни хотя бы приблизительно такого же хорошего и ценного, как ты.
Он снова поцеловал ее, и хотя теперь это можно было делать без ограничений, переживалось это все так же остро и сладко, как и полгода назад.
Надя изо всех сил держалась, чтобы исполнить свою угрозу разговаривать с мужем полночи: без конца выспрашивала, что он думал и чувствовал в тот или иной момент, а он послушно отвечал, ничего не утаивая.
В конце концов, сон всё-таки победил её, и она сладко задремала в руках любимого мужа – и в них же проснулась на следующее утро. Они никак не могли перестать обниматься и целоваться, так что деду Ивану снова пришлось несколько раз взывать к их совести, дабы они не морили голодом свою семью.
После завтрака Надя позвонила Васе Шехонину и как могла грустным голосом сообщила ему, что не может быть с ним, поскольку любит мужа. Печаль эта моментально спала с нее, когда она узнала, что Алёша взял еще два отгула на работе, и в субботу они едут в город.
– Нужно купить тебе кольцо, – пояснил он. – Точнее, я хочу купить тебе обручальное кольцо, чтобы любому представителю homo sapiens, который встретится на твоем пути, сразу стало ясно, что ты занята.
А в пятницу они поехали к Гале – это уже Надя настояла. Она сказала, что уж кто-кто, а Алёшина кузина заслуживает первой узнать, что они наконец воссоединились. Она ведь так переживала за них.
– Один трюк с новогодним поцелуем чего стоит!
Алёша рассмеялся (он теперь очень много смеялся и улыбался):
– Да уж, моя двоюродная сестренка на выдумку хитра!
– А как ты себе объяснял тот поцелуй? Он же был... неприличным, возмутительным, почти насильным...
– Да никак. Мне так хотелось тебя поцеловать, что я вообще не стал думать о своем праве это сделать. Ну, может, и мелькнула мысль в духе: "А что, уж раз в год-то можно расслабиться?!"
Галя встретила их радушно и так же, как домашние, зависла, глядя на их соединённые руки.
– Боже милосердный! – простонала она. – Скажите мне, что это не сон!
Молодожены смущенно заулыбались, расцепили руки и обняли ими друг друга за талию.
– Так... Так-так-так! – засуетилась Галя.
Она взяла Надю за руку, утащила их всех паровозиком за собой в дом и уже там потребовала, обращаясь к двоюродному брату:
– Поцелуй её!
– Галь, ну что за цирк...
– Давай-давай, я требую доказательств. Чтоб уже без этих дурацких качелей...
Алёша покачал головой, но послушно чмокнул жену в губы.
– Не верю! – скрестила его кузина руки на груди.