Мужчина без проблем
Шрифт:
Местность становилась все более пересеченной, приходилось почти продираться через заросли кактусов, но из-за них уже виднелись зазубренные вершины скал. Вдруг колючие гиганты расступились, и Тэнслип увидел впереди зеленый кустарник. По тому, как его лошадь оживилась и ускорила бег, он понял, что там есть вода.
Что-то мелькнуло в кустах, и он инстинктивно выхватил револьвер, так молниеносно, что его быстроте мог бы позавидовать сам Вэс Хардин. Но ему была нужна вода, и он, не колеблясь, стал бы сражаться за нее.
Но «что-то» оказалось индейской девочкой, оборванной, босой и
Муни остановил лошадь и вложил револьвер в кобуру. Девочка выглядела очень истощенной, кожа натянулась на скулах, глаза ввалились, лохмотья чуть прикрывали ее тело, и едва ли нашелся бы такой мужчина, который захотел бы взглянуть на нее второй раз. У ее ног на песке лежал, тяжело дыша, старый индеец. Одна нога его была обмотана грязной тряпкой, через которую проступала кровь.
— В чем дело, детка? — спросил он по-английски. — Я тебя не трону.
Она ничуть не смягчилась и приготовилась к отпору. И эта отчаянная смелость девочки затронула какую-то струнку в душе Тэнслипа. Сочувствие к слабым было так характерно для всех из рода Муни. Он улыбнулся и соскочил с лошади, подняв руки вверх ладонями вперед.
— Амиго, — произнес он нерешительно.
За недолгое пребывание в Техасе он не успел научиться испанскому и чувствовал себя неуверенно.
— Я амиго, друг, — повторил он и подошел к старику.
Лицо этого индейца из племени тараумара (Муни слышал кое-что о нем) было серым от нестерпимой боли, но он находился в сознании. Тэнслип присел около старика и начал осторожно разматывать повязку. Девочка смотрела на него, а потом вдруг принялась, задыхаясь, быстро тараторить на непонятном языке.
Увидя рану, Муни поморщился. Он давно не видел ничего подобного. Пуля пробила бедро. Отойдя к деревьям, Муни собрал сухие ветки, а когда принялся складывать их, чтобы зажечь костер, девочка подскочила к нему и что-то протестующе залопотала на своем языке, в тревоге показывая на запад.
— Там тот, кто гонится за вами? — предположил Тэнслип и, посмотрев на старика, вздохнул. — Пусть тебя это не пугает, детка. Если мы сейчас же не поможем старику, он умрет. Может быть, уже поздно. И даже если всех нас убьют, то все равно мы должны попытаться его спасти.
Костер из сухих веток давал мало дыма. Он поставил на него котелок с водой. Пока вода закипала, Тэнслип нарвал зеленых листьев с куста и бросил их в котелок. Девочка сидела на корточках и напряженно следила за его действиями. Когда листья проварились, он промыл рану отваром. Он знал, что многие индейцы применяют это как антисептик при ожогах и ранениях. Девочка продолжала наблюдать за ним, а потом бросилась в кусты и через несколько минут принесла еще какие-то листья, которые тут же начала разминать в кашицу. Старик немного успокоился, он лежал, не отрывая глаз от лица Муни.
Тэнслип посмотрел на это широкоскулое лицо с большими добрыми глазами, которые, без сомнения, в случае необходимости могли быть жесткими, и на его твердую линию рта. Это был настоящий мужчина — он слышал много рассказов о выносливости индейцев-тараумара. Они могли пройти многие мили без пищи и обладали неправдоподобной нечувствительностью к любой боли.
Муни промыл и очистил рану, девочка подошла и обложила ее кашицей из листьев, а он с некоторым сожалением снял с себя последнюю белую рубашку — единственную, которая у него появилась за последние три года, — и, разорвав ее, тщательно перевязал ногу. Когда заканчивал перевязку, девочка схватила его за руку.
Ее глаза расширились от страха, но она ничего не сказала. Прислушавшись, он различил приближавшийся топот лошадиных копыт, вскочил и выхватил из чехла свой винчестер. Его лошадь паслась неподалеку.
Подъехали трое — хорошо одетый мужчина с тонким суровым лицом и двое вакерос бандитского вида.
— А, — сказал мексиканец, останавливая лошадь. — Перро!
Он посмотрел на старика индейца, и его рука потянулась к оружию, но Тэнслип опередил его, выхватив свое. И тот остановился, держась за рукоятку револьвера, с удивлением глядя в черное неподвижное дуло кольта Тэнслипа. Он и сам был не робкого десятка и часто видел, как стремительно выхватывают оружие опытные стрелки, но чтобы так быстро — никогда. Мексиканец внимательно рассматривал своего противника, и ему явно не нравился этот крепкий широкоплечий мужчина со сломанным носом и глазами словно из серого графита.
— Вы чего-то не понимаете, — холодно произнес он. — Это же индеец. Он — ничто. Собака. Вор.
— Там, откуда я приехал, — ответил Муни, — не стреляют в беспомощных людей. И мы не истребляем индейцев, когда они не могут защищаться. Мы сурово поступаем с нашими индейцами, но только тогда, когда у них есть шанс противостоять нам. Я полагаю, что и к этому человеку надо отнестись так же.
— А вы не похожи на других гринго, — заметил мексиканец, махнув рукой. — Я — дон Педро, и у меня самая большая гасиенда в этой стране. Полиция, солдаты — все явятся по моему первому слову. Ты перешел мне дорогу, и теперь во всей этой пустыне тебе не найдется места, чтобы спрятаться от меня. Вот мы сейчас и посмотрим, насколько ты смел.
— Попробуйте. — Муни пожал плечами. — Я засуну свой револьвер в кобуру, а вы все трое можете попытать счастья. И уж конечно, — Муни при этих словах расплылся в самой что ни на есть дружелюбной улыбке, — вы первым получите пулю в живот.
Дон Педро был не дурак. Он понимал, что даже если его сподручные потом убьют этого гринго, то ему это уже не поможет. Он, отпрыск старинного рода, останется холодным и недвижимым в пустыне Сонора. Думая так, он испытывал весьма неприятные чувства, ибо высоко ценил свою жизнь и считал, что для дона Педро смерть от руки проходимца-гринго — слишком уж незавидная участь.
— Вы дурак! — заявил он высокомерно.
Потом скомандовал что-то своим людям и развернул лошадь.
— А вот вы не так глупы, — ответил Муни, — если решили уехать.
Когда мексиканцы исчезли вдали, он взглянул на индейцев. Они смотрели на него как на Бога. Улыбнувшись в ответ, Тэнслип пожал плечами. Потом его лицо помрачнело.
— Нам надо убираться отсюда, — сказал он, затаптывая огонь.
Он махнул рукой в сторону пустыни, потом взвалил тюк на ослика, а сверху подсадил старика.