Мужчина для сезона метелей
Шрифт:
— Не станем отвлекаться от главного, — тихо напомнила Гутя скорее самой себе, чем бабушке и сыну.
— А в тебе, по-моему, пропал прокурор, — насмешливо бросила Тамара Игнатьевна.
— Вы сегодня же отдадите зверя хозяевам, — отчеканила Гутя.
— У-у-у… — Бабушка улыбнулась. — Насколько я понимаю, это приказ? Хорошее дело — строгость, но где мы их найдем? Не чувствую в себе задатков сыщика. Я никогда ни за кем не бегала…
— Все бегали за тобой, — засмеялась Гутя,а Тамара Игнатьевна кивнула. — Я знаю. Но этот ваш мужчина Тимоша должен вернуться к себе домой. — Гутя потыкала пальцем в сторону окна.
— Ма-ам… Ну ма-ам… — проныл Петруша.
— Августейшая особа приказывает. — Тамара Игнатьевна вздохнула и снова погладила по голове своего правнука. — Будем искать. Таков удел всех подданных ее величества. — Она вздохнула еще раз, нарочито шумно. — Ты серьезно, что ли? — спросила внучку другим тоном. — Да таких хомяков народится…
— Дело не в хомяках, — прервала ее Гутя, — не в их плодовитости, а в том, что красть — это плохо.
— Но ему у нас хорошо… — канючил Петруша.
— Петр, представь, не ты, а у тебя украли любимого хомяка.
Мальчик закрыл глаза, нахмурился. Он пытался, но не получалось.
— Я бы его никогда не проворонил.
— А хозяева, значит, проворонили? — накинулась на него Гутя.
— Тихо. — Тамара Игнатьевна подняла руку, призывая к миру в доме. — Дорогуша, сейчас крадут не только хомяков. — Она многозначительно посмотрела на внучку. — Читаешь газеты? Смотришь телевизор?
— Я хочу, чтобы мой сын никогда не крал, — стояла на своем Гутя.
— Ага, — бабушка засмеялась, — чтобы он никогда не крал хомяков, да? В общем-то, — она подмигнула Петруше, — риск того не стоит. — Мальчик улыбнулся, хотя ему еще не понять всей глубины намека. Тамара Игнатьевна объяснила: — Не станем ссориться с матерью.
— Моя дорогая бабушка, мой дорогой сын, — торжественно и с некоторым облегчением произнесла Гутя. — Я хочу, чтобы вы нашли хозяев и вернули им их собственность.
— Ох, Августа, ты стала какая-то… негибкая, — проворчала бабушка. — Она привлекала Петрушу к себе. — Хочешь всех построить, да?
Гутя махнула рукой:
— Как же, вас построишь. Ладно, ищите, а мне пора.
Гутя вышла из комнаты, в прихожей сняла с вешалки красную куртку, перекинула ремешок сумки через плечо, потом заглянула в гостиную. Доставая из кармана ключи от машины, уже другим, мирным тоном, сказала:
— Вернусь поздно.
— Не гони на автобане, — насмешливо бросила Тамара Игнатьевна.
Это был домашний пароль-оберег, дороги за городом в колдобинах, какой там автобан!
Августа выехала за город, белые от снега поля тянулись вдоль шоссе с одной полосой в каждую сторону. Уступая лихим наездникам, съезжала на обочину, всю в застывших рытвинах. Колеса «шестерки», выбравшись из ямы, тут же снова проваливались.
Черт побери, чего она привязалась к ним из-за хомяка? Ну, напугал он ее ночью, да, но это ее проблемы. Она что, на самом деле так сильно переживает, что сын увел у кого-то зверька в поезде? Бабушка и Петруша ездили к Полине в Москву. В соседнем купе оказалось семейство с Тимошей. Отец и две девочки-двойняшки.
— Совсем не похожи друг на друга, — в один голос удивлялись и прабабушка и внук. А чему особенно удивляться? Двойняшки — не близнецы.
Судя по рассказам, девочкам тоже лет по шесть. Но ее-то мужик хорош! Гутя улыбнулась. Увел!
Железнодорожный переезд оказался закрыт. Снова. Гутя с досадой посмотрела на часы. «Черт, — выругалась она, — прикатила». Сто лет ездит этой дорогой, знает, что в четверг, в десять утра, он всегда закрыт. А поезд прогромыхает в десять пятнадцать, если не опоздает. Она много раз пыталась выяснить, почему переезд закрывают так рано. Узнала — дежурная принимает лекарство за два часа до еды, ровно в десять.
«Может, заманить тетеньку в клиентки? Но какую добавку ей предложить?» — от нечего делать размышляла Гутя. Обычно она вынимала детектив, клала на руль и читала, пока не поднимется шлагбаум. Но сегодня ей не хотелось. Она сама-то что делает — толкает в детективы старушку с ребенком. Совсем обалдела, внезапно испугалась она.
Да разве причина в них или животном? Она в ней самой, Гутя понимала. Если подумать, на что тратит свою жизнь? Что везет в сумке, которая трясется в багажнике? Микроэлементы, витамины, биологически активные вещества, которые будто бы поставят на ноги тех, у кого проспиртована каждая клеточка? Или тех, кто бревном лежит в постели не первый год? Кто однажды лег, тот не встанет, учил профессор в институте.
«Ладно», — одернула себя Гутя. Все равно она везет им кое-что — надежду. Вот главная пилюля, уложенная в коричневый баул под кожу. Недавно ее осенило поменять сумку в клетку на более пристойное вместилище. Чтобы придать солидности препаратам, которые продает. На самом деле с клетчатым баулом она похожа на челноков с турецко-китайскими трусами и майками. Она догадалась об этом по взгляду Сушникова, а потом его вопрос подтвердил — совершенно правильно прочитала его взгляд.
В общем-то она развозит надежду не самим пьяницам, а их близким. С некоторых пор, уловила Гутя удивительную перемену, деревенские сыновья прониклись особенным уважением к своим старикам. Гутя слышала, как горько они оплакивают их, так надрывно, что трудно поверить в искреннюю печаль от расставания навсегда.
А потом нашла ответ — причина вполне коммерческая — вместе с ними уходит пенсия. А она в деревне — единственный надежный и регулярный доход. На эти деньги они… пили.
Своей догадкой Гутя воспользовалась. То, что она предложила старушкам, возвысило их в собственных глазах. В пенсионный день они покупали у нее БАДы, потом добавляли их в еду, надеясь, что мужики навсегда отрезвеют.
Наконец переезд открылся, Гутя перекатилась через рельсы следом за крытым грузовиком с надписью на борту: «Вы меня звали? Я еду». А ей, подумала она, стоит написать по-другому: «Вы меня не звали. А я еду».