Мужчина ее мечты
Шрифт:
— Если бы… — печально взглянул на нее Одинцов.
Она поняла его с полуслова:
— Что, завертелась карусель?
— Даже не знаю, с чего начинать.
— Начни с себя, Макс. Я ведь была уверена, что ты погиб тогда вместе с остальными. Там, в Аргентине.
— Ты знала, где мы были?!!
— Когда вас отправляли, конечно, не знала. А когда стало известно, что вас… что вы… — Она сморгнула пушистыми ресницами и с некоторым изумлением произнесла: — Черт, кажется, я стала сентиментальной на старости лет. Словом, ты меня понимаешь. Так вот, когда все это произошло, Уэсуги
Ты не смотри на меня безумными глазами, я его честно предупредила, какой это бешеный риск. Но Крис даже глазом не моргнул, когда соглашался. По-моему, к тому времени его окончательно достали наши беспорядки.
— И тебе известно, что случилось? — спросил Макс, белея на глазах.
— А тебе? — Ее голос отчего-то стал жестким и шершавым, словно наждачная бумага.
— Я уверен, что нас подставили. Но кто, зачем, почему? Я полтора года провалялся в госпитале. Очень многого не помню. Игореша со мной возился как с младенцем… — Он растерянно развел руками. — Ты, наверное, уже догадалась, что господин Разумовский и есть тот самый мой школьный, товарищ, с которым мы пытались удрать в пираты.! Помнишь, я тебе как-то рассказывал?
— Рассказывал. И не раз, — ответила она, обращаясь почему-то к Игорю. — Он очень много о тебе рассказывал, и очень тепло. Теперь я понимаю почему.
— Ты будто и не удивлена тем, что мы заново познакомились, — с некоторой даже обидой протянул Макс.
— А чему тут удивляться? Я всегда говорила, что Киев — это очень маленькая деревня. Все всех знают.
Они сидели в комнате, по-прежнему освещаемой только светом пяти свечей. Пахло теплым воском, сладким кремом, коньяком и — едва уловимо розами. По стенам метались лохматые испуганные тени. Ника встала со своего места, подошла к креслу, в котором сидел сгорбленный Макс, обняла его за плечи, поцеловала в висок.
— Бедный, бедный мой мальчик.
И столько боли слышалось в ее голосе, что Игорь внезапно подумал, что он совершенно не хочет знать, что же там происходило — в этой далекой Аргентине, не хочет, чтобы еще раз переживали боль и горе самые близкие его люди. Он просто хочет схватить Нику в охапку, обнять, защитить от всего — в том числе и от страшного прошлого. И увезти ее куда-нибудь далеко-далеко.
Подполковник Одинцов первым нарушил воцарившуюся тишину.
— Ты мне скажи, почему ты не уехала с Уэсуги? И вообще, как он, что с ним? Он хотя бы тебе пишет?
Она улыбнулась. Улыбкой ясной и светлой, и Разумовский немного позавидовал японцу, при воспоминании о котором его Ника так улыбалась. И еще успел подумать, что, наверное, они вместе, они счастливы — а то, что он об этом не знает, так он вообще о ней ничего не знает, даже настоящего имени, как выяснилось.
Они с Максом всегда работали на одной волне. Игорь вообще был убежден, что близкие люди мыслят одну и ту же мысль в одно и то же время, а если нет,
— Вы ведь до сих пор вместе?
Она утвердительно кивнула, продолжая улыбаться все так же безмятежно и спокойно. И после короткой паузы мягко-мягко сказала:
— Нобунага погиб. Почти сразу после вас.
Уэсуги считал, что ему до всего есть дело. Во всяком случае до того, к чему он приложил свою руку. Он не мог ни с того ни с сего забыть своих учеников. Не следует наивно полагать, что кодекс буси заставляет самурая слепо выполнять самые глупые приказы правителя. Вовсе нет. Чтобы заслужить такую верность и преданность, господин должен быть личностью незаурядной и отличаться храбростью, умом и многими иными качествами.
Поэтому Нобунага не считал высшей воинской доблестью — пасть в чужой стране, под чужим небом, исполняя нелепый приказ. С его точки зрения, распорядиться бойцами отряда «Фудо-мёо» таким страшным образом, погубить всех ни за что — предательство и преступление. И это соответствовало действительности.
О гибели ребят стало известно только благодаря Крису. Официально-то они убыли в долгосрочную командировку, и любого, кто интересовался целью и местом их назначения, могли обвинить чуть ли не в шпионаже. И даже если бы удалось открутиться от серьезных разборок, то строгое взыскание за несоблюдение дисциплины было гарантировано. И еще следовало молиться всем богам, что дешево отделался.
Что вызвало у нас подозрения, сейчас я уже сказать не могу. Однако Крис первым проявил инициативу — и тут же столкнулся с «сюрпризом».
— Представляешь, — возбужденно говорил он, кругами выгуливая меня по какому-то лысому скверику, потому что помещений мы рефлекторно опасались, — представляешь, их всех списали в тот же день. Это как же?
— Обычные ведомственные игры, — утешала его я. Но уже понимала, что какие там игры? При нынешнем беспределе это может значить только одно — пешки из игры выбыли. Но отчего?
— Я проследил их маршрут, — нервно ломал пальцы Крис. — В это же время в том же самом районе должен был следовать строго засекреченный караван с нехилой охраной. Улавливаешь?
— Золото?
— Ну и всякая прочая дребедень. Основательно кто-то готовится к выезду, барахла там всякого — жуть. Я посмотрел файлы охранников секретного каравана. Ну угадай, угадай, что с ними!
— Неужели все стерты?
— Правильно. Другое дело, что ваши клерки ничего как следует уничтожить не могут. Железо забито секретными сведениями, — зло усмехнулся хакер.
Я еще никогда не видела у него такого выражения лица. Он у меня, вероятно, тоже.
— Один умный человек как-то сравнил бюрократическую систему России и Германии. «В Германии приказ, данный сверху, идет вниз до последней инстанции, которая его осуществляет. В России же ниспосланный сверху приказ спускается вниз, доходит до последней инстанции, а инстанция идет к бабе», — процитировала я.
— Здорово, — восхитился американец, не раз носом упиравшийся именно в означенную проблему. Внезапно он взял меня за плечи и развернул лицом к себе: